Всё равно как мина с дистанционным подрывом в кармане, пульт от которой — в чужих руках.

Ты ситуацию не контролируешь, повлиять на неё не можешь, полностью зависишь от безвестного большого пальца на пресловутой красной кнопке, отстранённо вздохнул про себя педагог. Ладно, я и учителем-то был не самым лучшим. Наверное, человеком тоже.

— Мне бы очень не хотелось на вас давить, — повторился собеседник, пристально вглядываясь в его глаза. — Но данный продукт должен быть установлен реципиенту сегодня до конца вашего учебного дня. Это не обсуждается. Пожалуйста, употребите максимум влияния на вашем посту: вы же заведуете учебной частью, вы не дворник!

Вот тварь. Ладно, может, бог всё-таки есть. Бог всё видит.

— Вы не можете мне приказывать, — флегматично уронил Трофимов, не шевеля и пальцем. — Я по вашему ведомству не работаю, никогда не работал, в штате не состоял, ни единой копейки не получал и вообще никоим образом от вас не зависел. В отличие от. Вы уже совсем берега потеряли? И подчинённых от тех, кто вас по статусу выше, не отличаете?

Хотелось навернуть что-то про гражданское общество троллинга ради, но завуч сдержался.

Самое смешное, ему вдруг стало безразлично. Понятно, что с той стороны расчёт был на банальный шантаж личной безопасностью — он отчётливо видел следующие несколько шагов и в результате не питал иллюзий.

Сделай он то, о чём сейчас "просят" — тут же труба. Вопрос даже не в наказании со стороны Хамасаки, которая может докопаться до причины гибели подопечного (и скорее стремительно, чем долго).

Как только эта задача будет решена, лично он станет настолько неудобным своим же, что убирать его поторопятся даже быстрее, чем первого в списке. Чем Седькова.

Если же отказаться, всё равно носить просто так в концентраторе подобную штуку ему не позволят: кому нужны подобные улики против себя на стороне?

Увы, сам он не жилец в любом из сценариев: что так, что эдак. Жопа наступила, когда сдуру принял пакет. С другой стороны, а кто мог предположить.

Завуч мгновенно всё это сопоставил — и решительно плюнул на предательский зуд под ложечкой, вальяжно разваливаясь в кресле, вытягивая ноги на стол и скрещивая пальцы рук на животе:

— Пройдите на хуй, — он сделал ударение на последнем слове.

— Мне крайне досадно настаивать в этой ситуации, — в интонациях прозвучали явно усиленные концентратором нотки сожаления. — Однако у вас нет выбора. Потом, когда всё закончится, вы сможете подать на меня любую жалобу в любой орган. — Честный взгляд мудака так и лучился сочувствием. — Я буду готов отвечать по всей строгости закона.

Ну да. Мысленно.

— Сейчас же, хотя мне и крайние горько, вынужден сказать: если вы не сделаете того, о чём я говорю, в указанные сроки, вы сами можете пострадать. Ещё раз извиняюсь. Быстро приступайте.

Вот же идиот, равнодушно подумал Трофимов, соединяя по очереди подушечки пальцев на манер арпеджио. Ты же со школьным учителем говоришь. Я же не хуже тебя понимаю все эмоциональные тоны этой беседы, как и ascending scale (русского слова почему-то в голове не нашлось).

Наверное, можно было бы вспомнить соответствующий термин на родном языке, если захотеть, но зачем? Теперь это уже не важно.

Там, где ты учился, я учился намного раньше и намного дольше, подумал завуч. Он повернулся в сторону окна, игнорируя выжидательный и сверлящий взгляд звонящего: за окном светило солнце, весело качалась от ветра зелень, но криков учеников со двора не доносилось, потому что ещё шёл урок.

Трофимов повернулся обратно и ласково посмотрел на чиновника:

— Пошёл отсюда нахуй, тварь. Чтоб я тебя больше не видел. Молись прямо сейчас, а потом вешайся, сука: комиссия по этике и надзору сегодня же будет у тебя с санкцией суда на арест! Точка.