| Теперь там выступают лишь бездари и посредственности. Наши идолы, таланты и знатоки состарились, силы их поиссякли. Нынешнее поколение перестало предъявлять к музыке те высочайшие требования, которые предъявлялись к ней еще пятнадцать или двадцать лет тому назад. В этом повинна современная техника, благодаря ей звучащая музыка сделалась повседневной и банальнейшей вещью. Музыка перестала быть чем-то необычным, сегодня мы слышим музыку всюду, где бы ни находились, нас прямо-таки заставляют слушать музыку в каждом универмаге, в очереди на прием к врачу, на каждой улице от музыки буквально некуда деться. Невозможно убежать от музыки, как ни пытайся, наш век тотально омузыкален, и это настоящая катастрофа, сказал Регер. Наш век — это век тотальной музыки, вас насилуют ею повсюду от Северного полюса до Южного, в городе и в деревне, на море и на суше, сказал Регер. Людей запичкали музыкой настолько, что они потеряли к ней всякий вкус, что безусловно влияет и на концертную жизнь; вы не услышите на концертах ничего сенсационного, ибо мир перенасыщен музыкальными сенсациями, а там, где существует всеобщая перенасыщенность сенсациями, нет подлинных музыкальных сенсаций; иногда видишь трогательное зрелище, когда несколько чудаков-виртуозов надеются устроить музыкальную сенсацию, но, несмотря на все приложенные усилия, у них ничего не получается, ибо подлинная сенсация уже невозможна, сказал Регер. Музыка стала тотальной и вездесущей, в этом наша беда; на каждом углу звучит безупречная музыка, этой безупречной, совершенной музыки столько, что впору затыкать себе уши, чтобы не сойти с ума. Современные люди, у которых за душой пусто, страдают болезненно-чрезмерным потреблением музыки, так сказать, музыкальным обжорством; современная индустрия, которая манипулирует человеческими потребностями, доводит музыкальное обжорство до смертельно опасной гипертрофии; сегодня много говорится об экологических проблемах и о вредных химических отходах, но музыка может принести гораздо больше вреда, нежели любое химическое производство и любые ядовитые отходы, ибо музыка может обернуться тотальной гибелью для всех и вся, сказал Регер. Сначала музыкальная индустрия загубит у человека органы слуха, следствием чего станет гибель самого человека, так оно и будет, сказал Регер. Я уже сейчас вижу, каким будет этот человек, загубленный индустрией тотальной музыки, я вижу массовые жертвы музыкальной индустрии и чую запах трупного разложения, дорогой Атцбахер; музыкальная индустрия принесет погибель человеческой личности и всему человечеству, она окончательно довершит то, чего не сумеет сделать ни химическая промышленность, ни ее ядовитые отходы. Музыкальная индустрия — вот истинный человекоубийца, музыкальная индустрия совершает преступление против человечества, ибо если дело пойдет и дальше так, как шло до сих пор, то уже в ближайшие десятилетия у человечества не останется ни единого шанса на выживание, так-то, дорогой Атцбахер, воскликнул разволновавшийся Регер. Человеку с таким тонким слухом, как у меня, скоро будет невозможно выйти на улицу; зайдите в любое кафе, любой ресторан или любой универмаг, всюду, хотите не хотите, вам приходится слушать музыку; едете ли вы на поезде или летите на самолете, музыка преследует вас повсюду. Эта неумолкающая музыка — самая жестокая пытка, на которую обречено и которую вынуждено сносить современное человечество, сказал Регер. С утра до ночи людей насилуют Моцартом и Бетховеном, Бахом и Генделем; куда ни пойди от этой пытки некуда деться, сказал Регер. Можно считать почти чудом, что музыка до сих пор не звучит в Художественно-историческом музее только этого нам еще не хватало. После похорон жены я на полтора месяца заперся в квартире на Зингерштрассе и не пускал к себе даже экономку, сказал Регер. По его словам, сразу после похорон он зашел в ближайшую церковь и зажег там свечу, не зная даже, почему сделал это, а потом пошел в собор Святого Стефана и поставил еще одну свечу, опять-таки почти бессознательно. |
