| По его словам, сразу после похорон он зашел в ближайшую церковь и зажег там свечу, не зная даже, почему сделал это, а потом пошел в собор Святого Стефана и поставил еще одну свечу, опять-таки почти бессознательно. Поставив свечу в соборе Святого Стефана, он поплелся по Воллцайле с мыслью о самоубийстве. У меня не было точного представления о том, к какому прибегнуть средству, и на некоторое время мне даже удалось отогнать от себя мысль о самоубийстве, сказал Регер. У меня был выбор между многодневным или даже многонедельным блужданием по городу и многонедельным сидением взаперти, сказал Регер. По его словам, он никого не желал видеть и ничего не хотел есть, несколько дней он пил только воду, но долго такую голодовку выдержать невозможно, поэтому через три-четыре дня он сильно исхудал, а однажды утром почувствовал, что у него уже нет сил, чтобы встать; это был сигнал, сказал мне Регер; я снова начал есть и снова начал заниматься Шопенгауэром, именно Шопенгауэром, которым мы занимались вместе с женой, после того как, идя по улице следом за мной, она вдруг упала и сломала себе так называемую шейку бедра, сказал задумчиво Регер. За полтора месяца своего затворничества я лишь несколько раз переговорил с моим управляющим, а все остальное время я читал Шопенгауэра, это, вероятно, меня и спасло, сказал Регер; впрочем, я не уверен, что поступил правильно, когда спас себя, — возможно, было бы лучше, если бы я покончил с собой, вместо того чтобы спасать себя, сказал Регер. Однако мне выпало немало хлопот по организации похорон, и одно это просто не оставило мне тогда времени на самоубийство. А если не лишить себя жизни сразу же, то потом этого уже не сделаешь, вот в чем ужас, воскликнул он. При всем желании умереть вслед за любимым человеком мы не кончаем жизнь самоубийством, мы не совершаем последнего шага, хотя неотступно думаем о нем, сказал Регер. Странно, однако в те полтора месяца я не мог слышать никакой музыки и ни разу не садился за пианино; правда, однажды мне пришла мысль сыграть фрагмент из Хорошо темперированного клавира, но я тут же ее отбросил; нет, в те полтора месяца меня спасла не музыка, меня спас Шопенгауэр, сказал Регер, время от времени я садился и прочитывал несколько строк из Шопенгауэра. Ницше так не смог бы помочь, как помог Шопенгауэр. Я садился в постели и прочитывал несколько строк Шопенгауэра, размышлял над ними, затем прочитывал еще несколько строк и опять размышлял над ними, сказал Регер. После того, как четыре дня лишь пил воду и читал Шопенгауэра, на пятый день я впервые съел кусок хлеба, который был таким черствым, что мне пришлось откалывать его от батона кухонным ножом. Пристроившись на безобразном лоосовском кресле у окна, которое выходит на Зингерштрассе, я принялся глядеть вниз. Был уже конец мая, а на улице, представьте себе, шел снег, сказал Регер. Мне не хотелось общаться с людьми. Я смотрел на них сверху, из моей квартиры: тепло одетые, они сновали туда-сюда с сумками, полными продуктов, и я чувствовал отвращение к этим людям. Я подумал, что не хочу возвращаться к ним, но ведь других людей на свете не существует, сказал Регер. Глядя вниз, на Зингерштрассе, я вдруг остро осознал, что на свете нет других людей, кроме этих, снующих туда-сюда по улице. Глядя вниз, на улицу, я чувствовал ненависть к людям и думал, что не хочу возвращаться к ним, сказал Регер. Не хочу возвращаться к их подлости, к их убогости, твердил я себе, сказал мне Регер. Вытащив из комодов несколько ящиков, я осмотрел их, достал фотографии и письма жены, выложил их на стол, после чего принялся их разбирать, разглядывать и, признаюсь, дорогой Атцбахер, расплакался над ними. Я не мог сдержать слез, хотя не плакал уже несколько десятков лет; я просто не стал себя сдерживать. Мне хотелось выплакаться, поэтому я плакал, и плакал, и плакал не переставая, сказал Регер. За долгие-долгие годы я не проронил ни слезинки, я не плакал с самого детства, а тут вдруг не мог сдержать слез, сказал мне Регер в Амбассадоре. Мне ничего не надо скрывать или умалчивать, мне восемьдесят два года, и я могу ничего не скрывать и ни о чем не умалчивать, поэтому не скрываю от вас того, что плакал тогда, плакал несколько дней подряд, сказал Регер. |
