Изменить размер шрифта - +
Но веселый, добрый, заразительно хохочущий мальчик превратился в бледного напуганного зверька. Выйдя из спальни, он бросился к матери, уткнулся лицом ей в колени и зарыдал так безутешно, что у Натальи заныло сердце.

— Сынок, ну что ты! — повторяла мать, гладя его по вздрагивающему затылку.

— Мамочкин сынок, соскучился, — прокомментировала поведение ребенка вышедшая из спальни воспитательница. — Вы не волнуйтесь, привыкнет. Ему тут лучше, чем дома.

Женщина Наталье не понравилась. Какая-то она была неестественная, и улыбка, кривившая ярко-красные губы, казалась фальшивой. «Может, это просто ревность материнская?» — пришло в голову. По дороге домой она пыталась расспросить Сеню об интернате, но тот упорно молчал.

За выходные мальчик немного успокоился, но когда в понедельник утром Наталья разбудила его, Сеня вновь расплакался. С трудом удалось матери уговорить его одеться и пойти в школу.

— А вот и наш Сеня! — встретила их воспитательница и, обращаясь к Наталье, прошептала: — Уходите, мамаша, уходите.

Наташа почувствовала, как сын стиснул ее руку.

— Пойдем, скажи мамочке «До свиданья», — воспитательница протянула руку, Сеня схватился обеими руками за мать и забился в истерике. С трудом оторвав от себя сына, Наталья оттолкнула его и, выскочив из комнаты, прижалась к холодной стене. Плач сына стал глуше — она поняла, что его увели в другое помещение.

Наташа вышла на улицу, свежий сентябрьский ветер остудил лицо. «Так надо, — уговаривала она себя, — так надо», — но внутренний голос шептал обратное.

Придя в пятницу, она была поражена видом сына. Вялый и абсолютно спокойный, он вышел к ней и достал из шкафчика обувь. Наталья заметила, что правый туфель он надевает на левую ногу.

— Сынок, так неправильно, — она присела перед ним на корточки. Глаза матери и сына на мгновение встретились, а потом он равнодушно отвернулся.

 

В понедельник Наталья пошла к заведующей. Полная ухоженная дама лет пятидесяти с внушительной халой на голове, делавшей ее похожей на молодой гриб-боровик, внимательно выслушала ее, сочувственно кивая.

— Не расстраивайтесь, мальчик сейчас проходит сложный период адаптации, еще неделька-две — и вы его не узнаете.

— Но я его и так не узнаю, он стал совсем другим, мой сын был веселым, заботливым, а теперь…

— Не все сразу. Как мать я вас хорошо понимаю, но вы должны потерпеть. Вы ведь желаете добра своему сыну? — заведующая уставилась на Наталью. — Тут у нас он среди своих, под присмотром, можете быть спокойны за него. С детьми работают профессиональные психологи, вот в пятницу проводили тесты, хотите посмотреть?

Наталья молча кивнула.

— Так, Васильковский Арсений… — бормотала заведующая, роясь в большой стопке бумаг. — А, вот, посмотрите.

Наташа взяла лист, на котором торопливым почерком были написаны абсолютно непонятные слова: дисграфия, дислексия, дискалькулия.

— Что это значит?

— Различные расстройства обучаемости. Скорее всего, нам не удастся научить вашего Сашу ни читать, ни писать, ни считать. Сами понимаете… — она развела полными руками.

— Моего сына зовут Арсений, и раз вы считаете, что не сможете ничему научить его, я не вижу смысла оставлять его здесь.

На этом Сенина школьная жизнь закончилась. Эти две недели в интернате полностью изменили мальчика. Он перестал выходить на улицу и целыми днями сидел на стуле или на кровати, стиснув руками колени. Участковый психиатр объяснял поведение ребенка эмоциональным срывом. Он посоветовал Наталье переехать в другой район.

Быстрый переход