Хлестнет он, Дунай, по сыру дубу,

         А спела ведь тетивка у туга лука,

         А дрогнет матушка сыра земля

         От того удара богатырского, —

         Угодила стрела в сыр кряковистый дуб,

         Изломала его в черенья ножовые.

         Бросилася девица из бела шатра будто угорелая.

         А и молодой Дунай он догадлив был,

         Скочил он, Дунай, с добра коня[134 - После этой строки в издании Калайдовича:Воткнет копье во сыру землю,Привязал он коня за остро копье…],

         И горазд он с девицею дратися,

         Ударил он девицу по щеке,

         А пнул он девицу под… —

         Женский пол от того пухол живет,

         Сшиб он девицу с резвых ног,

         Он выдернул чингалище булатное,

         А и хочет взрезать груди белые;

         Втапоры девица взмолилася:

         «Гой еси ты, удалой добрый молодец!

         Не коли ты меня девицу до смерти,

         Я у батюшки, сударя, отпрошалася,

         Кто меня побьет во чистом поле,

         За того мне девице замуж идти».

А и туто Дунай тому ее слову обрадовался, думает он разумом своим: «Во семи ордах я служил семи королям, а не мог себе выжить красныя девицы; ноне я нашел во чистом поле обрушницу, сопротивницу». Тут они обручилися, вокруг ракитова куста венчалися. Приехали они во град Киев, а Владимир-князь от злата венца шел на свой княженецкий двор, и во светлы гридни убиралися, за убраные столы сажалися. А и Дунай приходил во церковь соборную просить честныя милости у того архиерея соборного обвенчать на той красной девице. Рады были тому попы соборные – в те годы присяги не ведали – обвенчали Дуная Ивановича; венчального дал Дунай пятьсот рублей. Приехав ко двору князя Владимира, Дунай велел доложить ему, что не в чем идти княгине молодой – платья женского только одна и есть епанечка белая. А втапоры Владимир-князь он догадлив был, знает он кого послать: послал он Чурила Пленковича выдавать платьице женское цветное.