Думая, что мы уже довольно познакомили читателей с манерою и слогом поэмы, расскажем о Чуриле своими словами и короче[136 - В ПР зачеркнуто: «Думая <…> короче»].

Во время столования Владимира к нему являются незнаемые люди, человек за триста избитых, израненных молодцов:

         Булавами буйные головы пробиваны,

         Кушаками головы завязаны,

         Бьют челом, жалобу творят.

Это стрельцы княжие; целый день они рыскали по займищам и не встретили ни одного зверя, а встретили триста молодцов, которые зверей всех повыгнали и повыловили, а их перебили и переранили, и оттого «князю добычи нет», а им жалованья нет, «дети, жены осиротели, пошли по миру скитаться».

         А Владимир-князь стольный киевский

         Пьет он, ест, прохлаждается,

         Их челобитья не слушает.

Не успела эта толпа сойти со двора – валит другая. Это рыболовы: с ними та же история.

         А Владимир-князь стольный киевский,

         Пьет он, ест, прохлаждается,

         Их челобитья не слушает.

Не успела и эта толпа свалить со двора – валят вдруг две новые: то сокольники и кречетники. И с ними то же. Против других, они прибавили в своем челобитье, что ограбившая и прибившая их ватага называется дружиною Чуриловою. Тут Владимир-князь за то слово спохватится: «Кто это Чурила есть таков?» Выступался тут старый боярин Бермята Васильевич:

         «Я-де, осударь, про Чурилу давно ведаю,

         Чурила живет не в Киеве,

         А живет он пониже малого Киовца.

         Двор у него на семя верстах,

         Около двора железный тын,

         На всякой тынинке по маковке,

         А и есть по жемчужинке, —

         Середи двора светлицы стоят,

         Гридни белодубовые,

         Покрыты седым бобром,

         Потолок черных соболей,

         Матица-то валженая,

         Пол середа одного серебра,

         Крюки да пробои по булату злачены.