Пулемет в моих руках задергался, оживая, но вместо обычного стрекотания я услышал только глухие удары – будто бы кто-то неторопливо вколачивал в броню панцера гвозди огромной кувалдой. Время снова замедлилось настолько, что еще немного – и я увидел бы покидающие тупорылый толстый ствол пули. Раскаленные кусочки свинца сливались в огненные плети – и хлестали по темноте, выбивая стрелков и Одаренных. То и дело впереди вспыхивали вражеские Щиты… лишь для того, чтобы тут же погаснуть. Я старался лепить короткими очередями, но пулемет все равно затих быстрее, чем мы пробились вглубь острова на две сотни метров.

– Патроны! – Я вышвырнул на дорогу опустевший короб. – Двигаемся вперед, прямо по улице!

Перезаряжать здоровенную железку оказалось не так уж просто – особенно на ходу, когда она то и дело норовила вырваться и заехать рукоятью по зубам. Я провозился черт знает сколько – впрочем, стрелять в это время было особо не в кого. Ополченцы где-то сзади добивали отряд, а самые проворные уже мчались следом за панцером, который то и дело вздрагивал от ударов.

Жан-Поль то ли еще не успел привыкнуть к габаритам стального гиганта, то ли из чистого хулиганства сносил бронированной мордой припаркованные вдоль улицы машины. Те смятыми консервными банками разлетались в стороны, громыхали о стены и домов и дорожные знаки. А часть и вовсе застревала в витринах: первые этажи в домах почти повсеместно были заняты магазинами, кофейнями, крохотными пивными…

Местные дельцы определенно рисковали утром проснуться изрядно обедневшими.

– Юх-у-у-у! – Из люка спереди высунулась темно-рыжая макушка Жан-Поля. – Это даже круче, чем водить спортивный автомобиль! Куда нам теперь?!

– Налево! – Я кое-как пристроил конец ленты в патронник. – И спрячь голову, черт бы тебя побрал!

Увлекшись разрушением всего вокруг, Жан-Поль едва не прозевал в утреннем полумраке нужный поворот. Панцер снес газетный киоск, не снижая хода повернул и, кажется, с десяток шагов даже скользил по мостовой, вхолостую перебирая гусеницами. Но потом снова зацепился, чудом миновал угол дома, опрокинул фонарный столб и, напоследок лягнув криво припаркованный фургон, выкатился на площадь Клебера.

Ее я узнал сразу: не раз видел и на фотографиях, и уж тем более – на картах. На бумаге серый прямоугольник был размером с детскую ладошку, но в реальности оказался с сотню метров в длину, и немногим меньше – шириной. Вокруг уже стало достаточно светло, чтобы разглядеть вдалеке бегущие фигуры в сером: немцы мчались с дальнего угла наискосок, явно желая поскорее укрыться за памятником в центре.

Я срезал чуть ли не дюжину длинной очередью, а потом расстрелял военный грузовик. Машина вспыхнула, как факел, и света тут же стало немногим меньше, чем днем. Спешившие за панцером егеря-ополченцы тут же принялись добивать уцелевших из винтовок, и через несколько мгновений было уже не с кем. Площадь опустела – конечно, если не считать самого Жан-Батиста Клебера.

Застывший в бронзе четырехметровый соратник Наполеона Бонапарта, горячо любимый местными французами, конечно же, остался стоять неподвижно. И вряд ли смог хоть немного повернуть голову, чтобы проводить взглядом отважных соотечественников из Эльзаса.

Но я почему-то не сомневался, что мсье генерал остался крайне доволен увиденным.

И я не собирался его разочаровывать. Расстрелял остатки патронов в ленте по отступающим солдатам, попросил следующий… и сам не узнал собственный голос. Глухой, хриплый, похожий то ли карканье вороны, то ли на рев умирающего медведя. Видимо, уже успел сорвать, когда орал команды.