|
Иней искрился на свету. Он образовался от их дыхания — их собственные слова замерзали на лету и возвращались к ним, оседая на нейлоне. На лицах они тоже оседали и стекали, как пот у страдающих лихорадкой. — Ваши глаза, — сказал Огастин. Нахмурившись, он указал рукой, одетой в носок вместо перчатки, на лицо Хью. — А что с ними случилось? Хью прикоснулся к струйке, стекавшей по носу. Он был уверен, что это пот или слезы, но все же посмотрел на кончик пальца. Оказалось, что у него из глаз пошла кровь. — Разве ты не чувствуешь ее присутствия? — спросила Кьюба. Огастин поднял голову. — Анди? — Анди пойдет с нами, — в очередной раз повторил Хью. Стены палатки прижимали их друг к другу. Слабости одного тут же передавались остальным. Неподвижность угнетала. Хью набрал в грудь воздуха. Потом с усилием выдохнул. Побелевшие ноги Огастина, прикрытые спальным мешком, продолжали погибать. Капитан ел их заживо. — Значит, как мы будем действовать. — Хью уже говорил им все это. Настало время повторить. — Огастин идет первым по веревке. Он тащит с собой второй канат, на котором будет поднимать Анди. Следующей идет Кьюба. Я прикрою тыл. Так мы самым лучшим образом выберемся наверх. Он хотел, чтобы его слова звучали легко, даже небрежно. На самом же деле они шли на серьезный риск. Трещина могла сузиться, а то и вовсе закрыться. Но даже при благополучном стечении обстоятельств утомление и голод должны были замедлить восхождение. Если они не успеют выбраться на вершину засветло, если застрянут на открытом месте, Эль-Кэп наверняка разделается с ними. Но они должны попытаться. — Я просто не знаю… — протянул Огастин. — От нас уже ничего не зависит, — сказала Кьюба. — Здесь объединяются все силы. — Да, ты уже говорила, — схитрил Хью. — За фунт ее плоти. — В мире существует равновесие, — непонятно сказала она. — Мы покончили с отступлением, Кьюба. Все трое. Мы одолеем ее. И останемся живы, вот увидишь. — Не забудь, что еще будет завтра. — Полночь уже миновала. Значит, завтра наступило. У него болел желудок. Виноваты были лишайники и лед, которые он съел. А сбегавшая сверху струйка воды, из которой он напился, скорее всего, было загрязнена испражнениями альпинистов. — Еще нет, Хью. — Хватит, — перебил ее Хью. Она пыталась сбить их настрой. — Нет больше козлов отпущения. И Божьего гнева тоже нет. Слушайте, что я говорю. Ее призрака не существует. — Я ничего не говорила о призраках. — Тогда о чем же? — Не знаю. Он приставил кончик пальца к середине ее лба. — Она здесь. К его удивлению, Кьюба очень деликатно прикоснулась кончиком пальца к его лбу. — А что у тебя там, Хью? У нее не было никаких ключей, при помощи которых она могла бы всадить в него липкие иглы вудуистского колдовства, играть на его нервах, распоряжаться в его мозгах, как она поступала с Огастином. Она ничего не знала о его поездке в пустыню — как и весь остальной мир. Никаких улик не существует, сказал он себе. Ветер не утихал. Погода снова изменялась, хотя Хью не мог предсказать, в лучшую или худшую сторону. Давешний шторм мог вернуться, чтобы предпринять новую атаку. Мог навалиться и теплый фронт. В палатке стояла вонь от трех давно немытых тел. |
