С минуту Мария молчала. Потом снова взглянула на него.

— И конечно, — тихо выговорила она, — у меня был ты.

Он взглянул ей в глаза.

— Почему? — спросил он. — Потому что ты можешь манипулировать мною?

— Ты недооцениваешь себя, Крис. Ты самый великолепный адвокат из всех, кого я знаю. И я рассчитывала на то, что ты любишь Карло. — Пэйджит видел ее нерешительность, взгляд ее стал вопросительным. — Я знала, что ты будешь оберегать кассеты лучше, чем кто-либо. И если, не дай Бог, ты когда-нибудь прослушаешь их, ты сделаешь все, чтобы они никогда не попали к Карло.

Пэйджит долго смотрел на нее.

— Пятнадцать лет назад, — произнес он наконец, — я не был уверен, что Карло — мой сын. Но когда он стал жить со мной, меня это уже не занимало. Я был просто счастлив. — Его голос смягчился. — Я мог бы разочароваться в жизни, и ты отчасти тому виной. Но у меня, по крайней мере, есть сын.

Эти спокойные слова повергли ее в отчаяние. Она ссутулилась, отвернулась.

— Откажись от моей защиты, Крис. Тебе не надо приходить завтра в суд.

— И ты думаешь исправить этим положение? Когда я уже все знаю? Когда у меня эта кассета? — Помолчав, он медленно закончил: — Это все равно что объявить всему миру, что ты виновна.

Она устало пожала плечами:

— Не думаю, что это хуже, чем жить со всем этим. Наверное, я на самом деле виновна. Потому что никогда не буду знать, надо ли было убивать его.

— И я тоже, если уж на то пошло.

Она выпрямилась, как бы собираясь с духом.

— Я лгала тебе. Поэтому ты мне ничем не обязан. Об одном прошу: никогда не говори Карло о том, что знаешь. — Она посмотрела ему в глаза, сказала с мольбой в голосе: — Если хочешь, я признаю себя виновной. Но уничтожь эту кассету, Крис. Пожалуйста.

Пэйджит смотрел на нее, не отвечая. Потом встал:

— Ты не вправе просить меня о чем-либо, Мария. Можешь только надеяться.

И, решительно повернувшись, вышел.

4

— Как дела, папа?

Карло стоял в дверях библиотеки. Он старался говорить беззаботно, но Пэйджит отметил, что у него рассеянный взгляд, как у человека, который провел много времени в раздумьях, да и голос у него был слишком спокойный. Пэйджиту не хотелось смотреть на него.

— Я очень устал. — Пэйджит повертел в руке бокал с вином. — И мне надо многое обдумать.

В голосе его не было радушия, и у него не было желания проявлять его. Он не знал, как себя вести: успокаивать Карло сейчас было выше его сил, лгать, придумывая что-то, он был не в состоянии. Все, что требовалось ему от кого бы то ни было, — чтобы от него ничего не требовали.

Но Карло не знал этого. Он вошел в комнату, щелкнул выключателем люстры.

— Без света эта комната какая-то жутковатая.

Сделав глоток, Пэйджит заметил:

— Я сам в состоянии найти выключатель.

Карло помолчал, как будто пытаясь понять его настроение. Тихо спросил:

— Думаешь, она виновата?

Пэйджит не обернулся.

— Тебя, Карло, это интересует, а я ею сыт по горло.

— Боже мой! — Карло повысил голос, и слова прозвучали с неожиданным напором: за легковесностью юности угадывалось что-то новое.