Он заключил, что это либо особые рабы, либо приговоренные граждане, обученные драться на забаву публике. Воины имели разные части доспехов на руках и ногах, но никто из них не был одет в броню одинаково, лишь шеи у всех защищали воротники из вороненой стали. Ни один из них не имел ни шлема, ни брони на груди. В левой руке у каждого был небольшой стальной щит диаметром в фут. В правой руке воины сжимали короткие прямые обоюдоострые мечи.
— Четверо против двоих! — воскликнула Акила. — Это не благородно!
— «Благородно»? — небрежно проговорил Аббад. — Мне незнакомо это слово.
— Не сомневаюсь, — сказал Конан. — Пусть, по крайней мере, дерутся вначале с одним противником, потом с другим.
— Зачем? — спросила Омия. — Этих двоих надо убить, а мы хотим получить удовольствие. Твои же и их желания значения не имеют.
Она встала и обернулась к толпе граждан, которые тоже поднялись.
— Народ священного Джанагара! — прокричала она. — В незапамятные времена наши боги спасли нас от солнца и научили жить, как живут настоящие люди! — По тому, что Омия произносила эти слова нараспев, Конан заключил, что она произносит старинную формулу. — Мы снова воздаем благодарность за наше спасение так, как требует того обычай предков, — кровью. На этот раз, — здесь она оставила сакральные, ритуальные фразы, — мы приносим кровь не наших соотечественников, а жителей мира под солнцем. Будь проклято солнце!
— Будь проклято солнце! — прокричала хором толпа зрителей.
— Несколько дней назад я бы поддержала их проклятие, — сказала Акила, — но сейчас я готова снова вся обгореть, лишь бы взглянуть на него.
Омия опустилась в кресло, зрители тоже сели.
— Начинайте! — крикнула Омия.
Акила и ее женщины вцепились в прутья клетки, прижав лица к холодному железу и приковав взгляд к разворачивающейся драматической сцене. Конан, хотя и был привязан в углу, хорошо все видел. Лицо его оставалось неподвижным, словно камень, но сердце кипело от ненависти и гнева.
Четыре вооруженных раба распределились изогнутой линией и пытались подступиться к каждому из пленников спереди и сбоку. Карлик и гирканиец стояли плечом к плечу, но, по мере того как рабы расходились шире и шире, в глазах Ки-Де и Джебы все более усиливалась тревога.
— Спина к спине? — предложил Ки-Де.
— Да, это лучше всего, — ответил карлик. — Только оставь мне место.
Так они и встали, пригнувшись, на расстоянии шага друг от друга, в то время как враги их кружили, выискивая открытое место. Вдруг двое из них бросились на Джебу, каждый со своей стороны. Тот, что был справа, попытался ткнуть мечом в лицо карлику, но Джеба пригнулся и нанес дубиной удар в колено. Раб сумел подставить щит, сталь зазвенела, как гонг, и щит промялся. Атаковавший, морщась, отскочил назад: левую руку свела судорога.
В то же время подскочил и раб слева, низко присев, чтобы попытаться проткнуть карлика. Думая, что Джеба полностью занят другим противником, раб не уделил должного внимания собственной защите. Снизу по прямой поднялось лезвие топора и раскроило челюсть от подбородка до носа, в то время как оружие раба чиркнуло по плечу карлика и оставило неглубокую рану.
Акила и ее женщины одобрительно кивали, когда Ки-Де не позволял противникам подступиться своим более длинным оружием, угрожая поразительными кругами и восьмерками. Конан понимал, что такую тактику он не сможет использовать долго, так как рука его должна скоро устать. Киммериец знал, что гирканийцы превосходно дерутся верхом, но на ногах они намного уязвимее. Ки-Де явно умел обращаться с саблей лучше многих своих соотечественников. |