Когда перед Кларенсом открылась эта перспектива новых приключений и независимости, со всеми богатейшими возможностями, которые они таят в себе для юности, дни потянулись
для него невыносимо медленно. Остановка в Солт Лэйк, переход через унылую солончаковую пустыню, даже перевал через Сьерру по диким и безлюдным местам оставили скудный след
в его памяти. Вечные снега, бесконечные вереницы сосен, убегающих назад, склон, поросший овсюгом, который мальчик видел впервые, бурливая река с желтой, будто позолоченной
водой лишь ненадолго рассеивали его безразличие и забывались. Зато когда караван остановился однажды утром на окраине разбросанного по склону поселка и Кларенс увидел, как
все нетерпеливой толпой сгрудились вокруг какого то прохожего, который вынул из седельной сумки кисет оленьей кожи и показал две пригоршни блестящих крупинок металла,
мальчик почувствовал первый неодолимый приступ золотой лихорадки. Затаив дыхание, слушал он взволнованные вопросы и небрежные ответы. Это намыто на прииске всего в
тридцати милях отсюда. Тут золота долларов на сто пятьдесят; это только его доля после недели работы с двумя компаньонами. Нет, это совсем не много: «места уже истощаются,
слишком много набежало всяких новичков». Все это небритый, грязный, плохо одетый человек ронял равнодушно и небрежно; за спиной у него была лопата с длинной ручкой и
кирка, а с седла свисала сковорода. Но ни один рыцарь, в доспехах и в полном вооружении, не казался Кларенсу столь героическим и независимым. Что могло быть прекрасней
этого благородного презрения, с которым старатель критически оглядел добротные, крытые фургоны их каравана, оборудованные всяческими удобствами!
– Ежели хотите мыть золото, придется вам распрощаться с этими штучками!
Как это совпадало с тайными мыслями Кларенса! Какое олицетворение независимости! Красавец разведчик, всесильный судья Пейтон, храбрый молодой офицер – все разом рухнули со
своих глиняных пьедесталов перед этим героем в красной фланелевой рубахе и высоких сапогах. Бродить целыми днями под открытым небом и добывать сверкающие крупинки металла,
ничему не учиться, не иметь никаких обязанностей и повседневных забот – вот это действительно жизнь; напасть когда нибудь на такой огромный самородок, «что и не поднять»,
он будет стоить не меньше, чем весь караван вместе с лошадьми, – именно такой, по словам незнакомца, нашли на днях в Сойерс Баре – ради этого стоило пожертвовать всем на
свете. Грубый человек, смотревший на них с равнодушной, снисходительной улыбкой, стал как бы живой связью между Кларенсом и «Тысячей и одной ночью»; в нем воплотились
Аладин и Синдбад.
Через два дня они добрались до Стоктона. Здесь Кларенса отвели в большой магазин – его единственный костюмчик был весь в заплатах, так что он ходил во всяких обносках из
гардероба Пейтона, а также в невиданном одеянии из военного сукна, сшитом полковым портным в Форт Ридже. Но увы! В этом краю взрослых для мальчика в возрасте Кларенса не
нашлось почти никакой одежды, так что его кое как приодели в старой, захудалой государственной лавчонке, купив ему «мальчиковую» матроску и куртку с медными пуговицами.
Затем мистер Пейтон дал Кларенсу немного денег на расходы и письмо к его двоюродному брату. Почтовая карета отправлялась в полдень. Кларенсу оставалось только
распроститься со всеми. Прощание с Сюзи уже состоялось за два дня до этого; она слегка всплакнула, пожаловалась, что ей страшно, обняла его и решительно заявила, что
поедет с ним; но среди суматохи после приезда в Стоктон, а также под влиянием небольшого подарка от Кларенса – на него он впервые израсходовал часть своего крохотного
капитала – ее решимость постепенно ослабела и завершилась обещанием, что они разлучаются только лишь ненадолго. |