| Выразить хорошими, по своему времени, стихами какое-нибудь ощущение или чувство – еще не значит быть поэтом. Державин составляет исключение из наших старинных поэтов. Многие его пьесы страшно сухи и скучны, потому что в них, кроме реторики, нет ничего, и потому теперь нет никакой возможности читать их; но у него же есть много пьес, которые теперь устарели по языку, местами не чужды реторики, словом, заключают в себе большие недостатки; но эти пьесы и теперь нисколько не смешны, потому что сквозь их старинную форму, сквозь их недостатки проблескивают, как яркая молния среди мрачной ночи, красоты генияльные. У Державина есть пьесы, которые местами и теперь можно читать с живейшим восторгом, с истинным наслаждением, и есть другие, которые и в целом прекрасны. Что же дало Державину такое огромное преимущество перед всеми поэтами его времени и даже явившимися после него, когда уже язык русский сделал большой шаг вперед? – Непосредственный талант творчества. Поэзия Державина исполнена проблесков художественности, и если художественный элемент не мог освободить его от реторики и сделать его поэтом вполне, – причина этого не недостаток, не слабость таланта, а время, в которое Державин жил и которое не допустило развиться в полноте его громадному, великому таланту. Художественный элемент, проглянув в поэзии Державина, надолго скрылся вовсе из русской поэзии. Карамзин, Нелединский-Мелецкий и особенно Дмитриев и Озеров много сделали, чтоб приготовить и угладить дорогу для торжественной колесницы поэзии; но поэтами они не были, – они были только даровитыми и блестящими беллетристами в области поэзии. Явился Жуковский – и оплодотворил почву русской поэзии семенами романтизма. Но тут заслуга состояла больше в расширении круга содержания для русской поэзии, доселе страдавшей скудостию содержания и поневоле прибегавшей к реторике, нежели в создании образцов художественности. Впрочем, и с этой стороны в лице Жуковского русская поэзия сделала значительный шаг вперед. Его стих своею отделкою далеко оставил за собою стих Державина, Дмитриева, Озерова и, сверх того, отличался оригинальностью, силою, упругостью. Собственные его произведения, особенно патриотические (и преимущественно «Певец во стане русских воинов»), принадлежат больше к области красноречия, нежели к области поэзии, и поэтому представляют собою ложные образцы поэзии, которые никаким образом не могут быть даже и сравниваемы с лучшими пьесами Державина, хотя и далеко превосходят последние со стороны языка и вообще технической отделки. Художественные переводы Жуковского (особенно из Шиллера, каковы: «Орлеанская дева», «Торжество победителей», «Жалобы Цереры» и многие другие) относятся к пушкинской эпохе русской поэзии. Почти в то время, как Жуковский начал вносить романтику в содержание русской поэзии, – Батюшков начал возводить ее до художественности в форме. Талант Батюшкова гораздо меньше таланта Державина, но, мимо всяких сравнений, это был замечательно сильный талант. Благодаря услугам, оказанным языку и стиху русскому Карамзиным, Дмитриевым, Озеровым, и собственной наклонности к классической поэзии древнего мира Батюшков в художественности форм ушел несоразмеримо дальше Державина. Можно сказать, что художественный элемент впервые выглянул в поэзии Державина, а в поэзии Батюшкова он уже силился взять перевес над беллетристикою и реторикою. Но до полной художественности Батюшкову не дано было дойти: это было дело гения, а не таланта, хотя бы и большого. Явился Пушкин – и русская поэзия перестала быть стремлением к поэзии, как у Державина; перестала быть беллетристикою, как у Карамзина, Дмитриева, Озерова; перестала быть исключительною поэзиею одного только рода, как у Крылова; перестала быть односторонним романтическим стремлением к неопределенному и туманному, как у Жуковского; перестала быть стремлением к художественности, как у Батюшкова; но явилась истинною, художественною, творческою поэзиею. |
