|
.. Как будто став внезапно дальнозоркой, высматривает в Турции пчелу". "Да, это море. Именно оно. Пучина бытия, откуда все мы, как витязи, явились так давно, что, не коснись ты снова этой темы, забыл бы я, что существует дно и горизонт, и прочие системы пространства, кроме той, где суждено нам видеть только крашеные стены с лиловыми их полосами; но умеющие слышати, да немы". "Есть в жизни нечто большее, чем мы, что греет нас, само себя не грея, что громоздит на впадины холмы -- хотя бы и при помощи Борея, друг другу их несущего взаймы. Я чувствую, что шествую во сне я ступеньками, ведущими из тьмы то в бездну, то в преддверье эмпирея, один, среди цветущей бахромы -- бессонным эскалатором Нерея". "Но море слишком чуждая среда, чтоб верить в чьи-то странствия по водам. Конечно, если не было там льда. Похоже, Горбунов, твоим невзгодам конца не видно. Видно, на года, как вся эта история с исходом, рассчитаны они... Невесть куда все дальше побредешь ты с каждым годом, туда, где с морем соткана вода. К кому воззвать под этим небосводом?" "Для этого душа моя слаба. Я -- волны, а не крашеные наши простенки узрю всюду, где судьба прибьет меня -- от Рая до параши. И это, Горчаков, не похвальба: в таком водонебесном ералаше, о чем бы и была моя мольба? Для слышати умеющего краше валов артиллерийская пальба, чем слезное моление о чаше". "Но это -- грех!... да что же я? Браня тебя, забыл о выходке с дровами... Мне помнится, ты спрашивал меня, что снится мне. Я выразил словами, и я сказал, что сон -- наследье дня, а ты назвал лисички островами. Я это говорю тебе, клоня к тому, что жестко нам под головами. Теперь ты видишь море -- трепотня! И тот же сон, хоть с бо'льшими правами". "А что есть сон?" "Основа всех основ". "И мы в него впадаем, словно реки". "Мы в темноту впадаем, и хренов твой вымысел. Что спрашивать с калеки!" "Сон -- выход из потемок". "Горбунов! В каком живешь, ты забываешь, веке. Твой сон не нов!" "И человек не нов". |
