– Перед самым этим проклятым свистом, – сказал директор, – я хотел вам сказать, доктор, что попасть в Н…ск быстрее и проще не из города, где вы хотите сойти с поезда, а со станции Озёрная. Можете мне поверить, я хорошо знаю эти места, бывал здесь. И Н…ск знаю. Скучный городок! И что вас потянуло сюда, да ещё от моря?

  – Как раз это самое. Мне надо несколько лет пожить в континентальном климате. А Сибирь – чего уж лучше!

  – А, ну это другое дело! Летом Н…ск довольно живописен. Много зелени. Да, так вот, от Озёрной до Н…ска всего полчаса пути на автобусе. Они часто ходят. А от областного города будете трястись почти два часа.

  – А когда мы будем в этой Озёрной?

  – На два часа раньше. В восемь двадцать. Так что вы экономите не меньше чем три, три с половиной часа.

  – Спасибо! – сказал врач. – Воспользуюсь вашим советом. Тем более, что в субботу в областном центре мне нечего делать. Учреждения не работают. Так и так придётся туда съездить в понедельник.

  – На всякий случай справьтесь у проводника.

  – Откуда ему знать, я больше вам верю. Да мне, помню, говорили, что проехать можно ближе.

  Ничто не изменилось.

  Те же пятеро серебристых операторов, в тех же «креслах», перед тем же пультом, что и в момент старта Норит сто одиннадцать.

  Те же светящиеся растения за прозрачной стеной и то же звёздное небо. И далеко‑далеко тот же бледно‑жёлтый диск.

  Там, возле него, неведомая планета, где сейчас находится Норит сто одиннадцать, если только он не погиб сразу же. Что там, на планете, никто не знает!

  В помещении пульта включены все двенадцать сферических экранов. На всех, кроме одного – прямо напротив середины пульта, – огромные залы, заполненные до отказа. Это учёные, крупнейшие инженеры, руководители административных центров.

  Пятеро операторов знают: там, в этих залах, на экранах видны они сами.

  По всей планете (она не вращается вокруг оси, и время на ней повсюду одно и то же) все ждут…

  Возле пульта воздух сух и тёпел. Этого требуют приборы. Долго оставаться здесь трудно. И поочерёдно, то один, то другой, серебристые операторы покидают кресла и на триста – четыреста секади исчезают в бассейне.

  Никто ведь не знает, сколько придётся ждать…

  Но пока не выяснится судьба Норит сто одиннадцать, никто не покинет своего места. И пока не выяснится, что происходит на неведомой планете, нельзя приступать к работе.

  Летят секади… В такие моменты кажется, что они очень длинны.

  Близится утро!

  Три поколения уже плохо понимают это слово, его первоначальный смысл. Для всех, живущих сейчас, утро – это только определённое время (одинаковое для всех), когда сон сменяется бодрствованием, и только! Вокруг ничего не меняется!

  Планета ждёт…

  Вензот, руководящий экспериментом, видит перед собой маленький кружок прибора, стрелка которого неподвижно замерла на точке, означающей конец видимого и осязаемого мира. За этой точкой неведомое, которым научились пользоваться учёные, но до конца осознать которое не в силах никто.

  За точкой лежит безграничная и одновременно не имеющая протяжённости сфера, охватывающая собой всю Вселенную, не имеющая никакого радиуса, вечно существующая и не имеющая временного существования…

  Стрелка неподвижна!

  С расстояния, которое почти невозможно себе представить (расстояния в этом, привычном, мире, а не в том, где нет никаких расстояний), стрелку заставит шевельнуться сам Норит сто одиннадцать.