И можно только представить, если бы еще и Склифосовский здесь был, который бы, зуб даю, потребовал отчета по скорой и об имеющихся результатах. А их не только надо собрать, но еще и обработать. Там у меня, что называется, конь не валялся. Это думским и министерским чиновникам можно задвигать про эффективность бригад, спасенных жизнях… Коллеги же потребуют цифры: во что обходится один выезд, процент смертности, и так далее и тому подобное.

* * *

В клинику я вошел совсем черный: в пролетке забыл папку с рисунками, а номер жетона извозчика даже не потрудился глянуть. Теперь раздавленная бабочка нарушит ход всего мироздания. Найдет какая нибудь дама откровенные изображения – и привет, начался российский суфражизм лет на двадцать раньше. Хотя это я, конечно, себе льщу. От идеи бюстгальтера никакой феминизм не рождается, да и в целом влияние идей, людей на историю сильно преувеличена.

В приемном отделении стоял дикий женский крик. Я открыл дверь, увидел две спины, что склонились над кушеткой. Одна принадлежала Вике, другая – доктору Лебедеву. Наш эрудит пытался приладить на голову… полуоторванное ухо. Дородная женщина в пышном платье сопротивлялась, вопила как резаная. Вокруг все забрызгано кровью, халаты обоих скоропомощников тоже были в красном. А еще на полу хрустели какие то осколки и стоял запах сивухи.

– Наркоз, скорее наркоз!

– Дорогу!

Это Вацлав Адамович тащил склянку с хлороформом. Спустя несколько минут женщина была усыплена, Лебедев начал шить ухо.

– Фу ух. Еле угомонили. – Вика чуть не сползла по стенке, пришлось взять ее под локоток. – Евгений Александрович, нужны еще бригады. Сегодня было больше тридцати вызовов!

Моровский ассистировал Никите, я повлек девушку в умывальню. Оглядываясь, помог снять халат, вытер кровь полотенцем с лица.

– Почему без очков?

– Не успели надеть. Это Авдотья, кухарка из соседнего дома. Упала на большое зеркало, осколок ей ухо почти отрезал. И представляешь! – Теперь уже Вика подхватила меня, повлекла обратно. – Она пьяная!

Тоже мне номер. В скорой бухих – через одного. Но вот к чему я не был готов, так это к тому, что Вика смело откинет подол платья Авдотьи и на ее панталонах окажутся нашитые по кругу карманы. В которые – я присмотрелся и обалдел – были вложены бутылки с каким то бесцветным пойлом, нынче большей частью разбитые. Осколки поранили через панталоны ноги, капала кровь.

– А почему здесь не обрабатываете? – возмутился я, хватая чистый халат, перчатки.

Врачи растерянно переглянулись, даже перестали пришивать ухо.

– Моя вина, – вздохнула Талль. – Пока господин Лебедев бегал за шовным материалом, я осмотрела пациентку, и… Нам показалось, что ухо важнее.

– Если осколки перерезали ей какую то артерию… – я пощупал пульс Авдотьи: еле еле, – она ваше «показалось» не оценит.

Крови на полу вроде не много. Вздохнув, стащил панталоны, начал осматривать ноги. Порезы мелкие в основном, нет, вроде нигде не хлещет кровушка, так, слегка сочится. Шить ничего не надо, достаточно повязки. Вика принесла салфетки, я начал обрабатывать раны, поглядывая на порозовевших врачей.

– Что, красны девицы? Женский лобок не видели?

Моровский и Лебедев резко склонились над головой. Продолжили шить. М да… Учить и учить. В первую очередь – сортировке и внимательности. А во вторую – терпимости к запахам, а то у пьянчуги… чуть глаза не щиплет…

После того как зашитую, перевязанную Авдотью отправили в Екатерининскую больницу, я смог помыться и тяпнуть кофе в столовой, затем вышел на крыльцо вдохнуть свежего воздуха.