Изменить размер шрифта - +
Все развалилось и рассыпалось по плечам. Но так даже стало лучше! Черные волосы на белоснежных плечах…

– Я обсудила с маман… Если вы не против, чтобы она иногда заходила к вам… к нам во врачебный кабинет… Я бы согласилась поработать с вами!

Тут нужна пауза. Не торопить и не гнать. Лучше даже слегка сдать назад. Мама хочет нас пасти? Да ради бога!

– Виктория Августовна…

– Просто Виктория.

– Вика!

Зрачки девушки расширились.

– Вы же… ты! Ты же понимаешь, что работа врача грязная, местами противная? Медсестрам приходится иметь дело с гноем, рвотой, другими неприятными… выделениями. Да и пациенты могут быть… не приведи господь.

Девушка все еще на меня смотрела большими глазами, в шоке от такого быстрого и непривычного перехода на «ты». Крутить волосы перестала, начала перебирать пальчиками батистовый платочек.

– Вот смотри. Я обратился к тебе на «ты». Это уже фраппирует, да? А представь, что привезут на прием женщину с кровотечением, которая недавно неудачно травила плод?

Этим я почти добил Вику. Она побледнела, схватила бокал, допила вино. Тут опять нужна пауза. Пусть все осмыслит. Я сходил на кухню за ножом и вилками, проведал Кузьму. Тот перебрался в каморку под пролетом лестницы, храпит.

Порезал сыр, закусил «риоху». Виктория все еще пребывала в сильном раздумье. Да, медицина – она не для кисейных барышень. Приехать из пансиона с музицированиями и танцами, окунуться в боль, кровь и гной… Приятного мало.

– Я бы… хотела попробовать и в то же время очень боюсь подвести вас.

– Тебя! Пока наедине или во врачебном кабинете, говори мне «ты». – Я развел руками. – Ситуации на приеме бывают разные. Расшаркиваться нет времени, человек может умереть, пока мы соблюдаем нормы приличия.

– Я понимаю. Да, хорошо. – Вика тоже прихватила сыра, мы разломили французскую булку пополам. Прямо преломили хлеб на «тайной вечере». Тем более за окном и правда стемнело. Я еще раз сходил на кухню, принес керосиновую лампу. Зажег.

– А кто была та… женщина, которую я застала?

– Моя бывшая возлюбленная, – прямо глядя в глаза, ответил я. – Когда со мной случилось несчастье, она меня бросила. А сегодня заявилась просить прощения.

– И вы… то есть ты… не простил?

– Сама все видела.

Мы помолчали, допивая вино.

– Мне, кажется, уже пора. – Девушка тоже посмотрела за окно. – Уже поздно, мама будет волноваться.

Ах, как не хватает собственного телефона! Первое, что сделаю, когда разбогатею, осчастливлю фирму Белл парой банковских чеков.

– Что ж… Я сейчас разбужу Кузьму. – Надеюсь, этот алкоголик успел проспаться. – Он найдет пролетку для вас и сопроводит домой.

– Для тебя! – Вика засмеялась. – Сам же предложил быть на «ты»!

– Точно…

Политесы, они затягивают.

– Жду тебя послезавтра, дом Пороховщикова на Арбате. Начинаем в десять утра.

 

Глава 8

 

Умер Павел Тимофеевич. Прямо на Рождество, не приходя в сознание. Узнал я об этом на торжественном богослужении в церкви. Серафим служил уж больно с каким то непроницаемым лицом, периодически поглядывая на меня. А ведь Рождество – это главный после Пасхи праздник в православии. Все радуются, обнимаются, дарят подарки. В основном, конечно, детям. И тут вдруг такие «гляделки».

После окончания богослужения я отловил Серафима, поинтересовался, в чем дело. Не провинился ли чем… Может, опять кто из пациентов кляузу сочинил.

– Горе у нас… – Священник тяжело вздохнул.

Быстрый переход