– Вас мне посоветовали знакомые. – Бестужева выглянула из за ширмы, на ней уже была маска, скрывающая зияющий провал на обезображенном лице. – Сказали, что в Москве появился чудо доктор.

– Так уж и чудо, – вздохнул я. – Смотрите, какая у нас с вами ситуация.

– Как необычно вы выражаетесь…

Я чертыхнулся про себя.

– Вылечить болезнь при нынешнем уровне развития врачебного дела, увы, нельзя. Но можно облегчить. Во первых, никакой ртути, свинца и прочего добра. Он них вреда намного больше, чем пользы. Во вторых, провал в носу можно попробовать заделать.

Бестужева прижала руку ко рту. Из за ширмы теперь выглянула растерянная Виктория.

– Работает это так. На руке делается надрез, приподнимается кожа. Ее один конец приживляется к вашей ране, второй остается на руке. Операция сложная тем, что легко занести заразу и получить заражение. Кроме того, примерно неделю придется удерживать руку возле… хм… носа. Ее конечно, привязывают, но любое неловкое движение…

– Я готова!

Мне даже не дали договорить.

– Любые деньги, ради бога, помогите! Я отставлена от света, все салоны для меня закрыты, последний раз была на балу два года назад!

Мощно так жизнь женщину потрепала…

– Не так быстро. Операция не очень известна и распространена, надо подготовиться. Мне нужно связаться с коллегами, все обсудить. Оставьте Виктории Августовне свой адрес, дам знать, как узнаю.

– Очень надеюсь, доктор!

* * *

– А я даже представить себе не могла, что такие операции делают, – сказала Вика.

– Давно, с начала девятнадцатого века.

– Как же быстро развивается медицина, – вздохнула девушка. – А я все, что знаю, так это как вылечить ожог от крапивы. Как будто родилась в семье сапожника.

– И как же? – удивился я. Про лечение крапивных ожогов я ничего не слышал.

– Срываешь одуванчик, раскрываешь его ножку пополам и смазываешь место, где болит. – Вика засмеялась звонко и беззаботно.

– Как просто! И помогает?

– Даже не сомневайся.

Вот мы и перешли окончательно на твердое «ты». Увы, это было единственное белое пятно на фоне той чернухи, что пошла дальше.

Синеющий ребенок лет десяти («а бог знает, скоко ему») с застрявшей в горле костью, затем буквально через пять минут – избитая женщина. На нее я еле взглянул, осматривать подробнее не было времени. Пора было заниматься мальчишкой, который уже и не дышал толком. По привычке сунув щетку между зубами, чтобы ненароком не укусил, я залез пинцетом в горло, с третьей попытки подхватил кость. Сломал. Пришлось вытаскивать по кускам.

– Как же твой прием, что ты мне демонстрировал? – шепнула мне на ухо Вика.

– Это работает, только если застрявшая пища ничем не цепляется в трахее. – Я наконец вытащил осколки кости, перевел дух. Ребенок начал розоветь, а потом и плакать.

С женщиной вышло все хуже. Пока я возился с парнем, Вика с помощью одной из сопровождающих за ширмой раздела пострадавшую до пояса. Да уж, досталось бедолаге. На лице живого места нет, всё опухло, в крови. Что там и где, разбираться потом буду, потому что одышка у нее была выше пятидесяти, наверное. Только чуть слышно хрипит «не могу дышать», и всё. А пульс и вовсе еле нащупывался, тоненькой ниточкой бьется с предельной скоростью. Кровит где то внутри? Да не где то, на правом боку прямо яма. Два? Или три ребра? Плохо дело. Сунулся со стетоскопом – справа уже и не слышно ничего. Уровень жидкости… есть такое. Гемопневмоторакс. Мои поздравления, Евгений Александрович, вы только что выиграли приз.