– Что вы там делаете, Евгений Александрович? – спросил у меня за спиной незнакомый мужской голос.

Я вздрогнул, резко обернулся. Наверное, один из зрителей только что закончившейся операции. Врач местный. Лет сорока, с высоким лбом, за счет лысины продолжающимся до затылка, но зато с шикарнейшей окладистой бородой.

– Извините?

– Простите, мы не представлены. Дьяконов Петр Иванович. Экстраординарный профессор кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии.

Вот так встреча! И не верь в судьбу после этого. Полчаса назад я его разрез не очень хорошо вспоминал.

– Так мы коллеги. С покойным Августом Петровичем…

– Конечно, я знаю. Мы с вами встречались, но без представления. Блестяще провели сегодня операцию! Вам надо почаще показывать коллегам, как следует работать. Я восхищен, не ожидал такого!

Еще один из нации хирургов. Ведь никто не заставлял приходить, смотреть. Да и что там можно увидеть с его места? И сейчас руки потирает, как пьяница перед выпивкой.

– Зашел поинтересоваться состоянием больной, – кивнул я на постель Повалишиной. – Привез ее буквально накануне.

– Так и это вы? Разрешите пожать вашу руку! Александр Алексеевич рассказывал! Какое чудо! Буду ждать статью с описанием этого случая!

* * *

Когда я вернулся в кабинет, Бобров продолжал спорить с Викой. И у них даже не поменялся предмет дискуссии: Ольга Александровна Федченко, которая, как оказалось, не только смогла (!), но и не смогла. После возвращения из Туркестана дамочка увлеклась революционными теориями, участвовала в стачках, была причастна к смерти жандарма. Ее судили, выслали в Сибирь.

– Вы этой судьбы хотите? – вопрошал раскрасневшийся от коньяка Бобров. – Вот к чему ведет весь этот… ваше фрондерство!

– Виктория Августовна! – Я посмотрел за окно. Метель затихать не собиралась, наоборот, все усиливалась. – Нам пора. Ваша маменька будет волноваться.

– Да, да, – обеспокоился Бобров. – Я дам свой экипаж.

Это было очень кстати.

Карета у заведующего оказалась вполне себе прогрессивная – с небольшой печкой внутри, отделанная тканью.

Пока ехали в Хамовники, Вика мне жаловалась на тяжелую женскую долю.

– Maman  меня торопится выдать замуж. Только и разговоры о женихах. А я не хочу! Понимаешь, не хочу! Бестужева вышла замуж в семнадцать лет. Ты видел ее лицо?

Внешность для женщины – это всё. Тут можно только кивать и соглашаться.

– Дом, дети… Летом на дачу. Хорошо, если муж свозит на воды…

– Кирхе, киндер, кюхен, – тихо пробормотал я, но Вика услышала.

– Именно! Я не хочу такой жизни!

– Но о, милая! – Кучер Боброва застрял почти на подъезде к дому Вики. Карета без толку дергалась туда сюда, ржала лошадь…

– Ну не все так ужасно, – возразил я. – Ту же Бестужеву можно вылечить.

– Правда?

– Даже не сомневайся.

– Ты обещаешь мне?

Виктория взяла меня за руку, крепко сжала.

Вот никогда не любил подписываться на невыполнимые обещания. Убьет сера сифилис или нет?

– Давай дойдем пешком, – предложил я, осознав, что мы окончательно завязли в московских сугробах.

Я выдал кучеру полтинник, подхватил Вику под руку, и мы начали торить тропинку в снегу.

* * *

– Евгений Александрович! Я категорически не одобряю подобных увлечений моей дочери!

Позднее возвращение Виктории вызвало бурю эмоций у Елены Константиновны. Ее глаза просто метали молнии в меня.