— Им и нельзя было выпячиваться. Люди не родовитые. Держали бы нашу сторону, а теперь — враги Нарышкиных.
Наталья Кирилловна всплеснула руками, слёзы снова навернулись на чёрных её ресницах.
— Артамон Сергеевич, ты уж постарайся! Не убыли мои страхи. Не убыли.
В комнату почти вбежал Афанасий, царицын брат, второй после Ивана.
— Великая государыня, кто тебя обидел?! — на Матвеева глянул пронзительно, лицо злое.
Наталья Кирилловна показала на лужу:
— Се не мои слёзки — Хомяк лужу налил!
Афанасий ничего не понял, но шагнул к карле, схватил, раскачал и кинул, как куклу, вверх перед собой. Карлик ловко перекрутился в воздухе через голову, но лужа подвела. Ноги поехали, шмякнулся задом о мокрое место да ещё и трыкнул.
Афанасий захохотал, Наталья Кирилловна в кулачок прыснула.
— Штаны лопнули! Штаны! — закричал карла рассерженно. Вскочил, показывая огромную прореху.
Тут уж и Артамон Сергеевич засмеялся, а перед глазами-то свой карла встал — Захарка. Насмешил аж до Пустозерска.
Артамон Сергеевич откланялся:
— Великая государыня, поспешу к делам. Много чего неотложного.
— Артамон Сергеевич! — Царица благодарно прикрыла глаза веками. И тотчас глянула на Афанасия. — Ты, Артамон Сергеевич, с ними построже будь, с братьями. К делу их приставь!
— Государыня, моя наука стара как мир. Внуши братцам: боярство — не сладкий звук, не питие медов, но мёд великой службы.
Ещё раз откланялся, поспешил в Посольский приказ.
Подьячие при виде своего прежнего начальника уж так улыбались, будто по пяти рублей прибавки получили.
Артамон Сергеевич со всеми учинил троекратное целование, каждому, лаская, руку клал на плечо, а то и обнимал, но для дел пригласил одного Лариона Иванова, главного дьяка.
— Кто подначивает стрельцов на бунт — не спрашиваю, но много ли ведомо о заговоре?
Думный дьяк развёл руками:
— Народ в приказе тот же, что был при вас, да служить-то разленились, разучились.
— Неужто и за Иваном Михайловичем Милославским пригляда нет?! — удивился Матвеев.
— Иван Михайлович болеет, из дому ни на шаг, да, знать, здоровье по ночам к нему возвращается. Ездят к боярину стольники Толстые, братья Иван да Пётр Алексеевичи. Из стрельцов замечены подполковники Иван Цыклер, Иван Озеров, от простых стрельцов выборные — Абросим Петров, Борис Одинцов, Кузька Чермный.
— Многих ли царевна Софья успела озолотить?
— Её постельница Фёдора Семёновна во всех полках побывала.
— А сколько теперь полков в Москве?
— Девятнадцать.
— Все против Нарышкиных?
Ларионов не выдержал взгляда Матвеева, опустил глаза:
— Один полк Фёдору Родимицу погнал от себя. Сухаревский. Там полковником Бурмистров.
Артамон Сергеевич призадумался.
— И что же, на избрании всё было спокойно?
— Обошлось. — Ларион оправил волосы на голове. — Вот, обросли теперь все. Фёдор Алексеевич волосатых жаловал... А на избраньи-то дядька царевича Петра князь Борис Алексеевич Голицын и все Долгорукие под платье панцири поддевали.
Артамон Сергеевич взял писчее перо, потрогал пальцем отточенный кончик.
— Верные люди в приказе есть?
— Государю все готовы служить. |