— Долго ждать! — решили палачи.

Иван Кириллович был иной породы, все пытки стерпел. Ни слова от него не услышали.

Доктора Даньку после пыток пришлось волоком тащить. Иван Кириллович сам шёл. Доктора мешком кинули на плаху, Нарышкина поставили рядом.

Кузьма Чермный крикнул народу:

   — Всем ли виден боярин? Кому не видно — увидите!

Доброго молодца подняли на копьях, поворотили туда-сюда и шмякнули наземь. И пошло. Рубили все, у кого было чем. На куски, куски на кусочки, кусочки и те надвое. Отойдя от Нарышкина, не пропускали и по доктору махнуть.

Красное месиво от обоих осталось.

8

Тихо пробудилась Москва — унесло бурю.

В единочасье зацвели вишнёвые сады.

Колокола на церквях звенели вполголоса, виновато. Стрельцы, одетые в рубахи, без ружей, без бердышей, без сабель, снова потянулись в Кремль. Встали перед Красным крыльцом. Впереди выборные.

К стрельцам вышли обе сестры Алексея Михайловича, Анна и Татьяна, и все его дочери: Марфа, Софья, Екатерина, Мария, Феодосия.

Большинство бояр бежало из Москвы, и впервые за всю долгую историю Руси и России царством правили царевны. Семь царевен.

Говорила же со стрельцами государыня Софья Алексеевна.

Выборные ударили челом: требовали тотчас постричь в иноческий чин боярина Кириллу Полуэктовича.

Несчастного старика, потерявшего за три дня двух сыновей и племянника, провели меж стрельцами в Чудов монастырь. Великий государь Пётр Алексеевич на пострижении указал быть боярину Семёну Андреевичу Хованскому да окольничему Кирилле Осиповичу Хлопову.

Главу рода Нарышкиных скорёхонько постригли, нарекли Киприаном и не мешкая повезли в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь.

— Нынче всё по-вашему делается, — сказала царевна Софья стрельцам и взяла с них слово, чтоб отныне убийств и грабежей не чинили, а «за верность» наградила каждого десятью рублями сверх жалованья.

Денег в казне не было, но царевна обещала собрать нужные тысячи с крестьян приказных людей и с крестьян, записанных за церквями. Зная, что этого не хватит, повелела чеканить деньги из серебряной посуды.

Обещанной награды стрельцам показалось маловато, тотчас ударили челом: пусть отныне полки называются «приказами», а сами они, служилые, — «надворною пехотой». В начальники над собою попросили боярина князя Ивана Андреевича Хованского.

Пожинал плоды победы над племенем Нарышкиных и главный заговорщик, боярин Иван Михайлович Милославский. Именем царя Петра записал на своё имя приказы Рейтарский, Пушкарский, Иноземного строя, приказ Большой казны, Дворцовый приказ. Он уже видел себя опекуном царя Ивана, великим правителем, но Господь не даёт рог бодливым коровам. Казну у Ивана Михайловича отобрали через два дня, через неделю — Пушкарский приказ, через месяц — Иноземный и Рейтарский. Поехал Иван Михайлович в деревню над мужиками своими власть показывать.

Стрельцам понравилось в Кремль ходить. 19 мая подали царю Петру ещё одну челобитную: о заслуженных деньгах. Считали с 1646 года и насчитали за государевой казной долга — 240 тысяч рублей. Сверх того просили отписать на надворную пехоту имения убитых вельмож.

Царица Наталья Кирилловна, не ожидая ни для себя, ни для сына своего доброго — от стрельцов, от Милославских, Хованских, от шатучего боярства, — перебралась с Петром Алексеевичем в Коломенское.

Царевне Софье пришлось стрелецкие запросы принимать и, затая вздохи, соглашаться со всем, чего бы ни пожелала слободская Москва.

Двадцатого мая стрельцы указали Кремлю отправить в ссылку в дальние города постельничего Алексея Тимофеевича Лихачёва, брата его, казначея Михайлу, окольничего Павла Языкова, чашника Семёна Языкова — сына убитого Ивана Максимовича, думного дворянина Никиту Акинфиева, двух думных дьяков, всех Нарышкиных, сына Артамона Матвеева — Андрея, стольников Лопухина, Бухвостова, Лутохина и всех бывших стрелецких полковников.