Главный врач (не Хитон) только усмехнулся.

— Ты знаешь, — сказал он Воозу, — существовала когда-то цивилизация, где инвалидов не презирали. Их жалели и обеспечивали особым уходом.

Вооз изумленно поглядел на него.

— Сейчас дела обстоят, конечно, совсем по-другому. Не сомневаюсь, что тебе пришлось вынести много издевательств.

Он покивал, словно получив ответ от безмолвного мальчика.

— Природа взяла свое. Сочувствие до некоторой степени неестественно, это продукт городской жизни. Более естественная реакция на инвалида — атаковать и изгнать из общины. Так происходит у животных, и такое же отношение характерно для крестьянской ментальности, обуявшей ныне большую часть нашей цивилизации.

— А вы?.. — осмелел Вооз.

Скелетных дел мастер снова улыбнулся.

— Мы те, — ответил он, — кого знают как столпников.

Вооз никогда не слыхал о философии столпников, и ответ не произвел на него никакого впечатления. Но его заверили, что философская компонента весьма важна. Кремниевые кости предназначались для пользователей, прошедших определенную подготовку, чтобы в полной мере оценить эффекты их воздействия на организм.

Именно на этом мире, Аврелии, возникло общество столпников. После медосмотра скелетных дел мастера заявили, что окончательную операцию следует предварить длительным обучением. Кремниевый костяк необходимо подогнать под его телесные параметры, а также провести определенные мышечные модификации. А пока его подвергнут предварительной коррекции.

После нее Вооз смог ходить, хотя и все еще согбенный, с палочкой, однако мышцы его ног теперь были укреплены и адплантированы.

Хитон забрал его в Тету, город на залитой солнцем экваториальной полосе планеты, в дом столпничьей философской мысли. Столпники, вообще говоря, не употребляли такого самоназвания. Им его дали по наиболее характерной архитектурной примете города — величественным, невероятно просторным и длинным колоннадам и перистилям, придающим утопавшей в цветах Тете исключительную красоту. Сами себя столпники называли просто философами — любителями мудрости.

На просторных аллеях города Вооз познавал утонченную усладу рассудочного дискурса. Аврелий представлял собой типичную планету С-класса: небо цвета лимонного шербета, источавшее на колоннады сияние оттенка крокуса, словно сам камень был пропитан красителем из шафрана. Обозревая величественные, бескрайние пейзажи, Вооз словно погружался в благостную бесконечность, непривычными и чудесными концепциями будоражащую его мозг.

Хитон представил его человеку по имени Мадриго, который в итоге стал Воозу наставником. Мадриго был безразличен к невежеству мальчика; он сразу заявил, что никакого значения это в данный момент не имеет. Вооз сперва пытался, наученный опытом Корсара, доискаться каких-нибудь выгодных послаблений для себя, даже манипулировать окружающими. Но отклика не нашел и вскорости оставил это занятие.

Он начал, напротив, имитировать поведение окружающих: терпеливую рассудительность, отношение к людям как априорным носителям доброй природы — ибо все разумные существа, наставлял его Мадриго, суть обычные жители одного-единственного города, вселенского города.

Однако важней всего было отношение к самому себе, которому Мадриго его обучал. Ментальное состояние, бывшее целью столпников, называлось атараксией — невозмущенным сознанием, стоическим равнодушием к происходящему.

— Все преходяще, все произвольно, и в то же время — неизбежно, — говорил Мадриго. — Что бы ни происходило, принимать его надлежит без отвращения, даже если оно дурно, и без чрезмерной радости, даже если оно приятно. Тайна жизни заключена в невозмущенном состоянии сознания.

— Но нельзя же приказывать своим чувствам, — пробормотал Вооз.