Изменить размер шрифта - +
Она еще раз передала привет  малышам,  и  мы
поехали дальше.
     Кузина спросила, прочла ли Лотта книгу, которую она на днях послала ей.
"Нет! - отвечала Лотта. - Она мне  не  понравилась,  возьмите  ее  назад.  И
прежняя была не лучше". Спросив, что это за книги, я поразился ее ответу {Мы
вынуждены опустить это место в письме, чтобы не давать повода  к  дальнейшей
обиде, хотя, в сущности,  какого  писателя  может  тронуть  суждение  первой
встречной девушки и несложившегося молодого человека? (Прим.  автора.)}.  Во
всех  ее  суждениях  чувствовалась  самобытность,  и  с  каждым  словом  мне
открывалось  все  новое  очарование  в  ее   лице,   оно   становилось   все
одухотвореннее и все более прояснялось, потому что она видела, как хорошо  я
понимаю ее.
     "Когда я была помоложе, мне больше всего нравились романы,  -  говорила
она. - Одному богу известно, как приятно бывало мне усесться в воскресенье в
уголок и всем  сердцем  переживать  радости  и  невзгоды  какой-нибудь  мисс
Дженни. Не буду отрицать, и сейчас еще такого рода чтение  не  утратило  для
меня привлекательности. Я редко могу взяться за книгу, а потому  она  должна
быть мне особенно по вкусу. И мне милее всего тот  писатель,  у  которого  я
нахожу мой мир, у кого в книге происходит то же, что и вокруг  меня,  и  чей
рассказ занимает и трогает меня, как моя собственная домашняя  жизнь.  Пусть
это далеко не  райская  жизнь,  но  в  ней  для  меня  источник  несказанных
радостей".
     Я постарался скрыть волнение, вызванное этими словами. Правда,  надолго
моего  благоразумия  не  хватило:  когда  Лотта  мимоходом  обронила  меткие
замечания о "Векфилдском священнике" ...о... {Здесь  также  пропущены  имена
некоторых отечественных писателей. Тот, кого  Лотта  похвалила,  несомненно,
угадает это чутьем, прочитав настоящее место в книге,  а  другим  нет  нужды
знать об этом. (Прим. автора.)}. Я не выдержал и высказал ей все, что думал,
и лишь после того, как Лотта вовлекла в разговор наших спутниц, заметил, что
те все время сидели с отсутствующим видом. Кузина  не  раз  посматривала  на
меня, насмешливо наморщив носик, но мне это было безразлично.
     Речь шла о любви к танцам. "Пусть эта страсть порочна, - сказала Лотта,
- сознаюсь вам, что ставлю танцы выше всего. Стоит мне, когда  я  чем-нибудь
озабочена, побренчать на моем расстроенном фортепьяно контрданс, и все мигом
проходит".
     Как любовался я во время разговора  ее  черными  глазами!  Как  тянулся
душой к выразительным губам,  к  свежим,  цветущим  щекам,  как,  проникаясь
смыслом ее речей, я порою не слышал самих слов, - все  это  ты,  зная  меня,
легко себе  представишь.  Короче  говоря,  когда  мы  подъехали  к  бальному
павильону, я вышел из кареты точно  во  сне  и  так  замечтался,  убаюканный
вечерним сумраком, что не слышал музыки, гремевшей нам навстречу сверху,  из
освещенной
 залы.
     Кавалеры кузины и Лотты - Одран и некий N.
Быстрый переход