Я выучил нужнейшие фразы — «Что это значит?», «Повторите помедленнее!» и еще пару десятков слов — «драться», «смотри», «меч», «рука», «танец». Чтобы объяснить последнее слово, мне пришлось разыграть такую сцену, что под конец мы оба покатились от хохота.

Это было захватывающе. То, что у каждого слова имеется свой тон, означало, что в самом языке присутствует своего рода музыка. Я поневоле задался вопросом…

— Темпи! — спросил я. — А какие песни вы поете?

Он непонимающе уставился на меня. Я подумал — может, он не понимает абстрактных вопросов?

— Спой мне адемскую песню!

— Что есть «песня»? — спросил он. За последний час Темпи усвоил вдвое больше слов, чем я сам.

Я прокашлялся и запел:

Малютка Дженни босиком

Гуляла вслед за ветерком,

Просила Джен у ветерка

Послать ей милого дружка.

На шляпке перья у нее,

А в пальцах дудочка поет,

Уста ее сладки как мед,

Язык же спуску не дает!

Когда я запел, глаза у Темпи расширились. Он уставился на меня как завороженный.

— Ну а ты? — сказал я, ткнув его в грудь. — Ты можешь спеть адемскую песню?

Он густо залился краской, и на его лице отразилось сразу множество неприкрытых чувств: ошеломление, ужас, смятение, шок, отвращение. Он поднялся на ноги, отвернулся и пробурчал что-то по-адемски, слишком быстро, так что я не понял ни слова. Можно было подумать, будто я попросил его сплясать нагишом.

— Нет, — сказал он наконец, сумев кое-как взять себя в руки. Его лицо снова сделалось бесстрастным, но светлая кожа по-прежнему была залита румянцем. — Нельзя.

Он, глядя в землю, ткнул себя в грудь и помотал головой.

— Нельзя песня. Нельзя адемская песня.

Я тоже вскочил, не понимая, что я сделал не так.

— Извини, Темпи!

Темпи покачал головой.

— Нет. Ничего извини.

Он перевел дух, помотал головой и пошел прочь.

— Это сложно.

ГЛАВА 81

РЕВНИВАЯ ЛУНА

В тот вечер Мартен подстрелил трех жирных кроликов. Я накопал корешков, набрал кое-каких травок, и еще до того, как село солнце, мы впятером уселись за трапезу. Ужин вышел идеальный: у нас было еще два больших каравая свежего хлеба, масло и крошащийся сыр, слишком местный, чтобы иметь особое название.

Денек выдался погожий, все мы были в хорошем настроении и после ужина снова принялись рассказывать сказки.

Геспе рассказала удивительно романтичную историю о королеве, которая влюбилась в пажа. Геспе вложила в рассказ подлинную нежную страсть. А если этого было недостаточно, взгляды, которые она бросала на Дедана, рассказывая о любви королевы, были сами по себе достаточно красноречивы.

Дедан, однако, упорно не замечал признаков ее влюбленности. Мало того, он продемонстрировал редкую глупость, принявшись рассказывать историю, которую слышал в трактире «Пенни и грош». Повесть о Фелуриан.

— Парнишка, который мне это рассказывал, был еще моложе нашего Квоута, — говорил Дедан. — И если бы вы сами его слышали, то увидели бы, что он не из тех, кто способен выдумать такое.

Наемник многозначительно постучал себя по лбу.

— Впрочем, послушайте и сами посудите, стоит ли этому верить или нет.

Как я уже говорил, язык у Дедана был подвешен неплохо, да и сам он, когда давал себе труд подумать головой, был куда умнее, чем казалось на первый взгляд. Увы, сейчас был как раз тот случай, когда язык он в ход пустил, а голову нет.