Проклевали глаза твои – голуби

         Непрощённым укором меня.

    <1916>

«Снег, словно мед ноздреватый…»

         Снег, словно мед ноздреватый,

         Лег под прямой частокол.

         Лижет теленок горбатый

         Вечера красный подол.

         Тихо. От хлебного духа

         Снится кому-то апрель.

         Кашляет бабка-старуха,

         Грудью склонясь на кудель.

         Рыжеволосый внучонок

         Щупает в книжке листы.

         Стан его гибок и тонок,

         Руки белей бересты.

         Выпала бабке удача,

         Только одно невдомек:

         Плохо решает задачи

         Выпитый ветром умок.

         С глазу ль, с немилого ль взора

         Часто она под удой

         Поит его с наговором

         Преполовенской водой.

         И за глухие поклоны

         С лика упавших седин

         Пишет им числа с иконы

         Божий слуга – Дамаскин.

    <1917>

«Есть светлая радость под сенью кустов…»

         Есть светлая радость под сенью кустов

         Поплакать о прошлом родных берегов

         И, первую проседь лаская на лбу,

         С приятною болью пенять на судьбу.

         Ни друга, ни думы о бабьих губах

         Не зреет в ее тихомудрых словах,

         Но есть в ней, как вера, живая мечта

         К незримому свету приблизить уста.

         Мы любим в ней вечер, над речкой овес, —

         И отроков резвых с медынью волос.

         Стряхая с бровей своих призрачный дым,

         Нам сладко о тайнах рассказывать им.

         Есть нежная кротость, присев на порог,

         Молиться закату и лику дорог.

         В обсыпанных рощах, на сжатых полях

         Грустит наша дума об отрочьих днях.