Яблоневым цветом брызжется душа моя белая,

         В синее пламя ветер глаза раздул.

         Ради Бога, научите меня,

         Научите меня, и я что угодно сделаю,

         Сделаю что угодно, чтоб звенеть в человечьем саду!

Творогов

         Стойте! Стойте!

         Если б знал я, что вы не трусливы,

         То могли б мы спастись без труда.

         Никому б не открыли наш заговор безъязыкие ивы,

         Сохранила б молчанье одинокая в небе звезда.

         Не пугайтесь!

         Не пугайтесь жестокого плана.

         Это не тяжелее, чем хруст ломаемых в теле костей,

         Я хочу предложить вам:

         Связать на заре Емельяна

         И отдать его в руки грозящих нам смертью властей.

Чумаков

         Как, Емельяна?

Бурнов

         Нет! Нет! Нет!

Творогов

         Хе-хе-хе!

         Вы глупее, чем лошади!

         Я уверен, что завтра ж,

         Лишь золотом плюнет рассвет,

         Вас развесят солдаты, как туш, на какой-нибудь

         площади,

         И дурак тот, дурак, кто жалеть будет вас,

         Оттого что сами себе вы придумали тернии.

         Только раз ведь живем мы, только раз!

         Только раз светит юность, как месяц в родной

         губернии.

         Слушай, слушай, есть дом у тебя на Суре,

         Там в окно твое тополь стучится багряными листьями,

         Словно хочет сказать он хозяину в хмурой

         октябрьской поре,

         Что изранила его осень холодными меткими

         выстрелами.

         Как же сможешь ты тополю помочь?

         Чем залечишь ты его деревянные раны?

         Вот такая же жизни осенняя гулкая ночь

         Общипала, как тополь зубами дождей, Емельяна.

         Знаю, знаю, весной, когда лает вода,

         Тополь снова покроется мягкой зеленой кожей.

         Но уж старые листья на нем не взойдут никогда —

         Их растащит зверье и потопчут прохожие.