|
Они не узнавали его, настолько эта непроницаемая чаща не походила на чистенький буржуазный уголок, виденный ими весной. - Что я вам говорила? - повторяла торжествующая Розали. Деревья разрослись, превратив аллеи в узкие тропинки, в целый лабиринт из зелени, где юбки зацеплялись за кусты. Казалось, под сводом листвы, сквозь которую струился таинственный, пленительно-нежный зеленоватый полусвет, взору открывается глубина леса. Элен искала глазами вяз, у подножия которого сидела в апреле. - Но я не хочу, чтобы Жанна здесь оставалась, - сказала она. - В тени слишком свежо. - Постойте, - возразила Розали. - Вот увидите! Несколько шагов - и лес был пройден. Сквозь просвет зелени лужайку озаряло солнце, - широкий золотой луч падал, теплый и безмолвный, как на лесную поляну. Вверху видны были лишь ветки, с четкой легкостью кружев вырезавшиеся на голубом покрове неба. Чайные розы, слегка завядшие от жары, спали на стеблях. На клумбах красные и белые маргаритки вырисовывались узорами старинных вышивок. - Вот, посмотрите, - повторяла Розали. - Положитесь на меня. Я ее устрою. Она сложила одеяло вдвое и разостлала его на краю аллеи, там, где кончалась тень. Затем она усадила на него Жанну, закутанную в шаль, и сказала, чтобы та вытянула ножки. Таким образом, голова девочки оставалась в тени, а ноги были на солнце. - Удобно тебе, детка? - спросила Элен. - О да! - отвечала девочка. - Ты видишь, мне не холодно. Я как будто греюсь у огня... О, как здесь дышится! Как здесь хорошо! Элен, с беспокойством смотревшая на закрытые ставни особняка, сказала, что ненадолго поднимется в свою квартиру. Она дала Розали всевозможные предписания: тщательно следить за солнцем, не оставлять Жанну на одном и том же месте больше получаса, не спускать с нее глаз. - Да не бойся, мама! - воскликнула девочка, смеясь. - Ведь здесь экипажи не проезжают. Оставшись одна, она набрала в руки гравий, которым была усыпана аллея, и начала играть им, пересыпая его дождем из одной руки в другую. Зефирен работал граблями. Завидев барыню и барышню, он поспешил надеть свою шинель, повешенную на сучок, и стоял неподвижно, не работая из уважения к ним. В течение всей болезни Жанны он, по обыкновению, приходил каждое воскресенье, но с такими предосторожностями проскальзывал на кухню, что Элен никогда не догадалась бы о его присутствии, если бы Розали каждый раз не спрашивала от его имени о здоровье барышни, добавляя, что он разделяет общее горе. По ее словам, он понаторел в столичном обращении и здорово обтесался в Париже. Так и теперь: опершись на грабли, он сочувственно кивал Жанне. Заметив его, девочка улыбнулась. - Я была очень больна, - сказала она. - Я знаю, барышня, - ответил он, приложив руку к сердцу. |
