Изменить размер шрифта - +

     Солнце врывалось в комнату широким желтым столбом,  в  котором  плясали
пылинки. Уже наступил март, за окном рождалась  весна.  Зефирен  сделал  шаг
вперед и стал в озарении  солнца;  его  круглое  веснушчатое  лицо  отливало
золотистым отсветом спелой ржи, пуговицы  мундира  сверкали,  красные  штаны
пламенели, словно поле, поросшее маками. Тогда Жанна увидела его.  Но  затем
ее тревожный взгляд снова принялся блуждать по комнате.
     - Чего ты хочешь, дитя мое? - спросила ее мать. - Мы все здесь.
     Потом она поняла.
     - Подойдите поближе, Розали!.. Барышня хочет видеть вас.
     Розали, в свою очередь, вступила в полосу солнечного света. На ней  был
чепчик, - отброшенные на плечи  завязки  взлетали,  словно  крылья  бабочки.
Золотая  пыль  осыпала  ее  жесткие  черные  волосы  и  добродушное  лицо  с
приплюснутым  носом  и  толстыми  губами.  Казалось,  в  комнате  были   они
одни--маленький солдат и кухарка, бок о  бок,  под  светлыми  лучами.  Жанна
смотрела на них.
     - Ну что же, детка, - продолжала Элен, - ты ничего не скажешь  им?  Вот
они вместе.
     Жанна смотрела на них; голова ее чуть дрожала, как у  дряхлой  старухи.
Они стояли здесь, словно муж и жена, готовые  взять  друг  друга  под  руку,
чтобы вернуться на родину.  Тепло  весны  согревало  их.  Желая  развеселить
барышню, они заулыбались в лицо друг другу, с глупым и нежным видом.  От  их
круглых спин поднимался бодрящий запах здоровья. Будь они наедине,  Зефирен,
несомненно, облапил бы Розали и получил бы от нее полновесную затрещину. Это
видно было по их глазам.
     - Ну что же, детка, ты ничего им не скажешь?
     Жанна смотрела на них, задыхаясь еще больше. Она не произнесла ни слова
и вдруг залилась слезами. Зефирену и Розали пришлось немедленно удалиться,
     - Прощения просим... у барышни и всей честной  компании,  -  растерянно
повторял, уходя, маленький солдат.
     То была одна из последних прихотей Жанны. Она впала в  мрачное  уныние,
рассеять которое уже нельзя было ничем. Постепенно она отделялась  от  всего
окружающего, даже от матери. Когда та  наклонялась  над  кроватью,  стараясь
уловить ее взгляд, лицо девочки  не  изменяло  выражения,  будто  лишь  тень
занавески скользнула по ее глазам. Она молчала  с  безнадежной  покорностью,
как всеми покинутое существо,  чувствующее  приближение  смерти.  Порою  она
подолгу лежала с полузакрытыми глазами, и  невозможно  было  прочесть  в  ее
сузившемся  взгляде,  какая  неотступная  мысль  занимает   ее.   Ничто   не
существовало для нее, кроме ее большой куклы, лежавшей с ней рядом. Ей  дали
куклу как-то ночью, чтобы отвлечь ее от нестерпимых страданий, и с  тех  пор
она отказывалась расстаться с ней, защищая ее мрачным жестом, как только  ее
пытались отобрать. Кукла лежала вытянувшись, как больная, покоясь  картонной
головой  на  подушке,  закутанная  до  плеч  в  одеяло.
Быстрый переход