— Привет, Рори, — сказала женщина.

Этот голос, знакомый Хонимену всего две недели, вызывал ощущение давней близости и дрожь предвкушения: так звучит голос подруги всей жизни, который слышал на протяжении десятилетий в сотнях различных обстоятельств.

Повернувшись от кассы, Хонимен увидел, что в очереди голодных клиентов стоит терпеливая, лучащаяся счастьем, замечательная Эдди.

Поспешно сорвав фартук, Хонимен нырнул под секцию прилавка и оказался подле Эдди. Заключив ее в медвежьи объятия, он оторвал ее от земли, закружил, снова поставил на ноги и поцеловал с полагающимся жаром. Из толпы последовали прочувствованные аплодисменты и свист. Эдди зарделась.

— Господи, как же я рад тебя видеть, — сказал Хонимен.

— Я так и поняла. У меня свободные полдня, и я решила — вдруг и ты сможешь улизнуть.

— Стопроцентно могу. Эй, Нерф, ты пока за главного.

Взяв Эдди за руку, Хонимен удивился, какая она приятная на ощупь.

Встреча с Атлантой Суинберн — лучшее, что случилось с ним за очень и очень долгое время. Эдди была такой уравновешенной, такой сосредоточенной и так успокоительно вошла в его жизнь. Наилучшее противоядие водовороту безумия, в который затянули его спондуликсы и Пиволюбы. Казалось неправдоподобным, что она к тому же остроумная, красивая и добрая. После депрессивного разрыва с Нетсуки Хонимену нужна была как раз такая, как Эдди. Вот она появилась, и к нему ее привлекло что-то необъяснимое, но, по всей видимости, столь же сильное.

Жизнь иногда бывает слишком хороша.

— Как продвигается расширение? — спросила Эдди.

— Пойдем посмотрим, — предложил Хонимен и повел ее за стену.

В соседнем с «Храбрецами Хонимена» помещении когда-то ютился бутик, который попытался и не сумел привлечь взыскательного покупателя. Он прогорел полгода назад, и с тех пор помещение пустовало. Хонимен без особого труда уговорил домовладельца позволить ему прорубить в стене дверь и объединить два заведения.

За стеной царила какофония шума электроинструментов и пахло свежераспиленными сосновыми досками. Рабочие (им, разумеется, платили спондуликсами) обустраивали второе место для готовки и столики для обедающих — все в предвкушении наплыва покупателей, который последует за увеличением числа спондуликсов.

Напустив на себя вид компетентного бизнесмена, Хонимен проинспектировал кое-какие мелочи, а потом благодарно сбежал с Эдди на солнышко великолепного июльского дня.

Эдди работала в каком-то правительственном учреждении (Хонимену так и не удалось выудить из нее подробности), у нее как будто часто выдавались свободные полдня, и это время ей, кажется, нравилось проводить с Хонименом.

— Я думала, можно поехать в город, — говорила она сейчас, — кое-что купить. Хочу пойти в «Кэнел-стрит-джинс».

— Звучит неплохо. Но мне сначала нужно переодеться. От меня пахнет копченой говядиной.

Эдди игриво укусила его за ухо.

— Я люблю копченую говядину.

На переодевание у Хонимена ушло два часа.

День был таким прекрасным, что сама мысль спускаться под землю и добираться до Манхэттена подземкой была невыносимой, поэтому они предпочли паром. Шел он сравнительно медленно, но сегодня, когда они решили неторопливо гулять и бездельничать, это значения не имело.

Паромная станция (древнее героическое здание, построенное в 1907 году) стояло на южной окраине городка. Много лет оно разваливалось и ветшало, всеми заброшенное. Потом Нью-Йорк возобновил паромную службу и восстановил станцию в ее былой славе. Теперь между Хобокеном и Бэттери-парк-сити кораблики ходили ежедневно.

Эдди и Хонимен постояли внутри здания в очереди других пассажиров, ожидавших возможности подняться на борт.