Несмотря на дружбу с подобными благородными, утонченными натурами, Бруно был, в общем, очень невысокого мнения о лондонцах. Его одинаково сильно возмущали и самодовольные ученые педанты и «значительная часть черни», отличающаяся грубостью нравов.

Лондонская толпа, по словам Бруно, очень неприязненно относилась к чужеземцам (в отличие от высшего света). Малейшая уличная стычка — и тотчас несколько лондонцев вооружаются дубинками, чтобы проучить иностранца. На улице, того и гляди, получишь толчок или увесистые тумаки. Горожане выглядят закоренелыми грубиянами.

Тут, пожалуй, Бруно был не вполне справедлив. Показателен эпизод, рассказанный им. Однажды вечером, направляясь на званый обед, он вместе со спутниками нанял две лодки. Посудины были дряхлы, кормчие нерадивы. Вскоре пришлось высадиться на берег: лодочники не согласились плыть дальше своего причала. И что же? Пришлось не только расплатиться с ними, но и поблагодарить их. «Здесь нельзя поступать иначе, — поясняет Бруно, — чтобы не получить неприятности от подобных каналий».

А плохо ли, если простой лондонский люд отличался таким чувством собственного достоинства? Хотя порой их патриотизм переходил в чванство. Желая похвалить иностранца, искренне сокрушались: «Как жаль, что вы не англичанин!»

О культурном уровне средних лондонцев последней четверти XVI века вернее, пожалуй, судить не по критическим высказываниям Бруно, а, например, по пьесам Шекспира. Конечно, великий драматург не стремился стать «зеркалом своей эпохи». Зато он, что называется, работал на публику: сочинял пьесы, которые пользовались успехом у лондонских обывателей.

В наши дни эти пьесы считаются сложными по замыслам, образам, по насыщенности идеями. А ведь Шекспир писал не для избранных, а для обычной публики, своего времени. И если зрителям пьесы его приходились по душе, стало быть, культура зрителя была достаточно высока. Наиболее суровым и весомым критиком пьесы был в этих театрах партер, где зрители стояли (богатые сидели в креслах на балконах-амфитеатрах). Стоячие места приходилось занимать за час-два до начала представления. Выстоять с этих пор до конца пьесы было тяжело. Увлечь, взволновать публику партера было необходимо сразу.

Первый лондонский театр открылся в 1576 году. Во времена Бруно на правобережье Темзы, напротив собора св. Павла, возвышались две деревянные башни, которые проповедники называли греховными капищами, местами языческих празднеств. Это были театры.

Нападки церковников служили превосходной рекламой для театров. Чем пламенней клеймили священники бесстыдство и сатанинскую привлекательность театральных представлений, тем больше устремлялась на них публика. Мэр и «отцы» города возмущались подобными увлечениями. Дошло до того, что обе палаты парламента в 1585 году приняли закон, ограничивающий воскресные развлечения. Королева не утвердила его. Она любила посещать театры, игры и другие зрелища и даже узаконила игорные дома. Елизавета была просвещенной королевой, вполне отвечающей духу и нравам Возрождения.

Лондонцы много и охотно путешествовали по свету — главным образом, по торговым делам. У знатных англичан сохранялась мода на итальянские манеры в быту, итальянские приемы фехтования и верховой езды, итальянскую любовную лирику. Издавалось немало книг на итальянском языке (в частности, книги Ноланца), а также на французском, латинском и, конечно, английском.