…Какое счастье для нас, что каким-то образом сохраняется из прошлого не только память о кровавых побоищах, о великих империях и не менее великих властолюбцах. Пока существует среди людей добро, мудрость и справедливость, останется возвышенная память о подвигах самопожертвования. А значит, останется надежда на обновление и возвышение человека.

Долго, очень долго не сбывалось пророчество Джордано о грядущем торжестве ноланской философии. Немногие мыслители признавали ее. Хотя среди них были великаны мысли — Галилей, Декарт, Спиноза, Лейбниц, — господствующими оставались другие представления. Когда в России во второй половине XVII века вышла «История философическая», то утверждалось там, будто Бруно «различные неслыханные мнения без основательных причин изложил».

Слишком часто историки — рабы традиционных взглядов и пересказчики наиболее популярных и признанных учений. Всегда ли помнят они: «Мнение более общее — еще не есть более верное»?

Бруно неожиданно был явлен миру в необычном облике — действующим лицом философского трактата-диалога. Молодой и уже известный философ Фридрих Шеллинг в самом начале XIX века выпустил книгу «Бруно, или О божественном и естественном начале вещей». Пожалуй, по художественным достоинствам книга уступала диалогам Ноланца. Но дух ноланской философии в ней сохранился. И даже поэтичность миросозерцания Бруно была близка Шеллингу, которому принадлежат такие строки:

С этой поры началось возрождение ноланской философии.

Мысли, а главное, личность Бруно нашли горячих почитателей в далекой от Италии стране — России. Профессор А. И. Галич, автор первой в России обстоятельной «Истории философских систем», писал восторженно:

«Как умолчать о дивном воздушном явлении, которое так ярко и грозно озарило редеющий мрак 16 столетия? Я разумею Джордано Бруно… — мужа, примечательного не столько по высоким чувствованиям, сколько по превосходным дарованиям, — мучением томительной борьбы с самим собою, а еще более с критическим веком… Пламенная душа его неудержимо увлеклась смелыми, восхитительными мыслями величайших мудрецов древности, кои он не только тщился объять в высоком значении, но к коим примкнул и луллиево искусство, и открытия Коперника, и господствующие идеи современных мыслителей о гармонической жизни вселенной».

На Галича были гонения. Мракобес чиновник Д. Рунич в обстоятельном доносе обвинял Галича в том, что он «заражал слушателей своих особенно вредными для всякого благоустроенного общества системами», а прежде всего — идеями Джордано Бруно.

Учтем: Галич преподавал в Царскосельском лицее. А учеником и другом молодого преподавателя был — Александр Пушкин:

Причудливыми, странными путями проникали мысли Бруно в культуру разных стран XIX века. Немало было тех, кто старательно давил эти ростки. Так делалось не только в католических странах. В православной России архимандрит Гавриил, изложив в своей «Истории философии» взгляд Бруно на бесконечность Вселенной, влепил свой комментарий: «Чем кто глупее, тем в доказательствах сильнее».

Но время брало свое. Уже самые закоренелые богословы вынуждены были молчаливо соглашаться с научными доказательствами бесконечности мироздания. В середине века А. И. Герцен писал: «Века должны были пройти прежде, нежели наука могла развить методой те истины, которые Джордано Бруно высказал восторженно, пророчески, вдохновенно».

Стали появляться сначала в Италии, затем в России статьи о Бруно и некоторые его произведения — переиздания давних трактатов. Русский почитатель ноланской философии А. С. Норов (посредственный стихотворец и министр просвещения, но отличный коллекционер) собрал уникальные издания сочинений Джордано Бруно, а также приобрел у парижского букиниста несколько неизданных рукописей, часть которых написана рукой Ноланца, а часть — Бесслера.