Да ведь знал, знал обреченный свою выгоду и мог бы спасти свою жизнь; только было нечто выше выгоды и даже выше собственной жизни…

В тюремную камеру Бруно приходили генерал ордена доминиканцев Мариа Беккариа и прокуратор Изарези делла Мирандола. Они продолжали убеждать его спасти собственную жизнь… Странно, конгрегация пеклась не столько о вечной душе обвиняемого, сколько о его бренной жизни. А впрочем, что тут странного, если Великий Инквизитор безверующий! Не атеист, нет, а просто-напросто человек без веры. Вовсе не душа грешника нужна ему — пусть этим промышляет выдуманный дьявол. Нужна ему хотя бы видимость смирения, раскаяния, поклонения, подчинения. Только видимость! Ведь как знать, возможно, вся власть сильных мира сего зиждется именно на видимости подчинения и подобострастия. А потому и сама эта власть — видимость, во имя которой упорно приносят в жертву многих и многих людей, создают высокие троны и пышные церемонии, плодят толпы придворных, блюдолизов охраны. Все это — чтобы придать видимости облик реальности, выдать самозваную власть, добытую годами подлости, злодейств, предательств, унижений, потаенной жажды господства, за дарованную свыше, предоставленную достойнейшим…

Но у Ноланца не видимость, а подлинность. Его не удается принудить к раскаянию ни пытками, ни доводами рассудка.

Он решился.

20 января 1600 года ему был вынесен смертный приговор.

Комедия возвращения в лоно церкви раскаявшегося еретика, блудного сына была сорвана. Наступление юбилейного года пришлось праздновать без этого весьма желанного для церкви триумфа. Вместо комедии надлежало сыграть трагедию… Нет, не сыграть: трагедии в жизни происходят подлинные.

Подсвечником Ноланец не согласился стать. А коли ты свеча, то гори!

Смертный приговор Бруно сохранился, хотя и в неполном виде. Вот выдержки из него, пропитанные лицемерием:

«…Называем, провозглашаем, осуждаем, объявляем тебя, брата Джордано Бруно, нераскаявшийся, упорным и непреклонным еретиком. Посему ты подлежишь всем осуждениям церкви и карам, согласно святым канонам, законам и установлениям, как общим, так и частным, относящимся к подобным явным, нераскаянным, упорным и непреклонным еретикам. И как такового мы тебя извергаем словесно из духовного сана и объявляем, чтобы ты и в действительности был, согласно нашему приказанию и повелению, лишен всякого великого и малого церковного сана, в каком бы ни находился доныне, согласно установлениям святых канонов. Ты должен быть отлучен, как мы тебя отлучаем от нашего церковного сонма и от нашей святой и непорочной церкви, милосердия которой ты оказался недостойным. Ты должен быть передан светскому суду монсиньора губернатора Рима, здесь присутствующего, дабы он тебя покарал подобающей казнью, причем усиленно молим, да будет ему угодно смягчить суровость законов, относящихся к казни над твоей личностью, и да будет она без опасности смерти и членовредительства.

Сверх того, осуждаем, порицаем и запрещаем все вышеуказанные и иные твои книги и писания, как еретические и ошибочно заключающие в себе многочисленные ереси и заблуждения. Повелеваем, чтобы отныне все твои книги, какие находятся в святой службе и в будущем попадут в ее руки, были публично разрываемы и сжигаемы на площади Св. Петра перед ступенями и таковые были внесены в список запрещенных книг, и да будет так, как мы повелели.

Так мы говорим, возвещаем, приговариваем, объявляем, извергаем из сана, приказываем и повелеваем, отлучаем, передаем и молимся, поступая в этом и во всем остальном Несравненно более мягким образом, нежели с полным основанием могли бы и должны бы.

Сие провозглашаем мы, генералы кардинальные инквизиторы, поименованные ниже».

И подписи: Мадруцци, Сансеверина, Деза, Пинелли, Аскулано, Сассо, Боргезе, Ариони, Беллармино.

Искренне существовали во лжи высшие чины церкви. Давно перестали замечать нормальный человеческий смысл тех фраз, которыми привычно орудовали.