Для атеистов человек — личность, не имеющая над собой никакой сверхъестественной силы.
Но иной раз и религиозные фанатики превозносили величие человеческого духа. Так, Савонарола за сто лет до Бруно утверждал: «Наша свобода не может быть фатально управляема посторонней силой, будут ли то звезды, или страсти, или даже сам Бог». Вот ведь как: даже всевышний не управляет человеком, как игрушкой! А ведь просвещенные астрологи считали, что судьба человека предопределена положением звезд — вполне материальными причинами. Позже некоторые философы уподобляли человека машине, действующей по закону механики мироздания.
Как же Джордано Бруно соотносил человека и природу?
Вселенную он представлял вечной и бесконечной, считая Землю одной из бесчисленного множества звезд (в ту пору звездами называли и планеты и лучистые светила). Земля в системе Бруно находилась среди других сходных небесных тел; допускается, что они тоже населены разумными существами. Скоротечная жизнь одного человека, по представлениям Бруно, теряется в бесконечности пространства и времени как ничтожная малость.
Можно ли из этого заключить, что ноланская философия унизила человеческое достоинство?
Нет, нельзя. Схоластики и теологи на словах ставили человека в центр мироздания. На деле придавливали его к земле, запрещая свободно исследовать природу, мысленно проникать в глубины бытия, выискивать правду о себе и окружающем мире. Они заточали пытливый разум человека в глухие темницы церковных догм и философских авторитетов.
«Ноланец же, чтобы достигнуть результатов совершенно противоположных, освободил человеческий дух и познание, которые были заключены в теснейшей тюрьме… при этом крылья у человеческого духа были обрезаны, чтобы не мог он взлететь…» — так пишет Бруно. И он прав. Прежде всего с научной точки зрения. Он раскрывал величие Вселенной, открывал новые миры. Оставаясь жителем небольшой планеты, человек мыслью своей способен выйти в космические дали.
Ему открылась Истина — он верит в нее, он пытается рассказать о прекрасном и величественном мире, в который проник своим мысленным взором. Но его не понимают.
Исходный постулат ноланской философии — свобода поисков и сомнений.
Он допускает возможность других мнений, не менее верных, чем его собственное. Правда, как мир, одна. Однако выглядит она по-разному, в зависимости от точек зрения и методов познания.
Бруно не устает повторять, что нет и не может быть философской системы, имеющей право на полное обладание Истиной:
«Лишь честолюбию и уму самонадеянному, пустому и завистливому свойственно желание убедить других, что имеется один лишь путь исследования и познания природы, и лишь глупец и человек без размышления может убедить в этом себя самого».
Только одного не признает ноланская философия — схоластики, догматизма, незыблемости авторитетов.
Возмущаясь узколобыми толкователями учения Аристотеля, Бруно соглашается с отдельными высказываниями великого философа, охотно и широко цитируя многих других мыслителей античности.
Он утверждает всеми доступными средствами свободу философской мысли.
Он откровенно писал: «Кто хочет правильно рассуждать, должен… уметь освободиться от привычки принимать все на веру, должен считать равно возможными противоречивые мнения». А кто по выгоде или недомыслию привык придерживаться господствующих мнений, равнодушно воспримет слова Ноланца: «Мнение более общее не есть более истинное!»
В трактатах-диалогах 1584 года Бруно утверждает научный метод изучения природы наблюдениями, опытами с последующими логическими рассуждениями и обобщениями. Научные знания, по его мнению, несовместимы с ограничениями свободы мысли.
В этом отношении он не был оригинален. В позднем средневековье о принципах и достоинствах «экспериментального метода» писали канцлер Оксфордского университета и епископ Линкольна Роберт Гроссетест (Большеголовый) и его последователь, а возможно, и ученик Роджер Бэкон. |