Откуда было знать Джордано, что Мочениго подбрасывал ему приманку с самыми гнусными целями: выведать у прославленного философа секреты его мудрости и, пожалуй, магических знаний, оправдать этим свои расходы, а затем выдать закоренелого еретика и мага святой инквизиции.

А для изгнанника брезжили надежды на желанную встречу с родиной, на примирение с католической церковью, издание новых сочинений, все еще не законченных, преподавание философии или других наук. Он верил в чудо, но не в религиозное, а земное: «Италия, Неаполь, Нола, страна, вознесенная небом, вместе — и глава и десница земного шара, правительница и укротительница других народов, всегда для нас и для других была ты учительницей, кормилицей и матерью всех добродетелей, наук и человечности». Сознавал ли, предчувствовал ли он тогда, что колыбель гуманизма, Возрождения может стать для него глухой мучительной и безнадежной тюрьмой?..

Они с Бесслером двинулись в путь. В повозках, а то и пешком перебрались через осенние горные перевалы, где беснуются студеные ветры, и спустились в плодородные благодатные долины Италии.

Ноланец решил обосноваться в Падуанском университете — гордости Венецианской республики. Здесь пользовались уважением естественные науки (с 1592 года в Падуе преподавал Галилей). И хотя продолжалось общее увлечение Аристотелем, толковали его по-разному. Немногие — в духе схоластов, а другие — их было больше — очищали философию от религии. Бруно мог рассчитывать на возможность излагать собственные идеи.

Семинары Ноланца, к счастью, вызвали интерес и проходили без скандальных столкновений с педантами. Требовалась осторожность. Джордано старался ее проявлять. И то сказать, что означает приезд одного человека в шумную, огромную многолюдную Италию, разделенную на несколько обособленных и порой остро враждующих между собой областей! Продолжаются войны, религиозные распри, политические интриги… Один лишь человек — сам по себе, не наделенный властью, не имеющий титулов, званий, должностей. Его могут и не заметить, не пожелать заметить, простить, наконец!

Но инквизиция не прощала своих врагов.

Уже в начале 1592 года известие о пребывании Ноланца в Италии распространилось по стране. Уцелели частные письма, в которых говорится о его приезде и высказывается удивление: что за безрассудство или поразительная смелость!

Из Падун он приехал в Венецию. Не сразу решился поселиться у Мочениго. Несколько раз ездил в Падую, проводя там семинары и давая указания Иерониму Бесслеру, который переписывал листы, исписанные торопливой рукой учителя. Близился к завершению крупный трактат «Светильник тридцати статуй».

Аллегорические образы статуй, освещенных светильником разума, должны были раскрыть перед читателем суть познания природы. Создания человеческого разума соотнесены с явлениями и образами реального мира; конечному существу дано постичь бесконечность Вселенной…

Он начал писать еще один трактат: «О семи свободных искусствах и о семи других методах исследований». Джордано намеревался посвятить и преподнести папе римскому этот труд. Но ведь в своих рукописях этого периода он называет материю божественной, беспричинной причиной! Как это понимать? Не так ли: материя не создана богом; она всему причина; в ней присутствует бог, а не она в нем. Не подменяется ли тут бог материей?!

Материю он считает воплощенным светом, и различима она лишь с помощью разума. Ночь и свет присутствуют в мире постоянно. Ночь — это хаос первоматерии, древнейшая из богов, это пространство, в котором постоянно возникают, пребывают и разрушаются вещи.

В этих образах словно предугадана современная физическая картина мира! Ведь ныне есть основание предполагать «первооснову» мироздания, из которой возникает материя, состоящая из порций света, фотонов. Это поистине «Нечто по имени ничто» — так называется одна из книг, посвященных вакууму.