– Знаешь, Донара, лучше дом, чем сына.

Я замерла.

– Боже мой. Я даже не посмотрела с этой стороны. Да. Да, ты прав.

– Смотри, и здесь ведь параллель. Платоха выбрал совершенно идиотскую профессию – ну что это за дело для мужика, кисточкой по бумаге возить! – и мы еле-еле с этим справились…

Гриша сгорбился. Для него это было чудовищным ударом. Наш первенец, единственный мальчишка из четверых детей, радость и гордость отца, парень медвежьей силы и острейшего ума, которому муж прочил военную карьеру и мечтал отправить в суворовское училище – в 12 лет возмечтал стать художником, как сумасшедший принялся учиться рисовать, вместо сна, отдыха, физики и химии. А весной разругался с отцом в пух и прах, но поступил в Строгановку. И ладно бы он батальные сцены писал, Верещагина муж ещё как-то признавал. Ну пусть бы даже пейзажи. А он писал кляксы! И кляксами! И с фанатичным блеском в глазах утверждал, что он скажет новое слово в живописи!

– И тут ты прав. В наше время акварелями не очень-то проживёшь и семью не прокормишь. Но как уж сложилось, так сложилось, в конце концов, каждый должен набить свои собственные шишки.

– А всё равно, прям прибил бы. Раз всё равно шишки набивать. Пусть бы не от посторонних.

– Смотри, какая у нас сложилась похожая динамика. Сын, который занимается не пойми чем, и уезжает со скандалом. И я, главное, в твоём роду всё искала похожую фигуру, а это, оказывается, тема из моего рода…

Муж погладил меня по голове.

– Гриш, а давай огонь разведём?

Григорий поднялся, достал из специального отсека несколько поленьев и критически воззрился на опустевшее пространство: осталось мало, нужно добавлять.

Из дома вышла Люсьена с жёлтой пластиковой плошкой, о, здорово, значит, пошла-таки за орехами.

– Тогда чего бы и приготовить на нём, что ли… картошку, может, в углях запечь?

Когда мы разбивали сад, первое, что смастерили – это был открытый очаг в дальнем углу, между прутиками свежепосаженных яблонь и малинником. Громкое название означало всего лишь утрамбованный пятачок, обрамлённый кирпичами. Водрузив последний, Григорий тут же развёл там костёр. Глазели-глазели на огонь, пока нас не осенило: а чего добру пропадать, давай что-нибудь туда сунем. В хозяйстве нашлось ровно 4 картошки. Но когда мы их испекли во взаправдашних углях, мы обнаружили, что наелись. Реально наелись, как хомяки в амбаре. С тех пор печёная на углях картошка для нас волшебное лакомство. А я ещё приловчилась заворачивать в фольгу каждую картофелину по отдельности – тогда их есть гораздо удобнее, содрал обёртку и руки уже не пачкаются.

Пока мой бойскаут складывал дрова, тюкал по поленцу, добывая щепу – зажечь костёр с одной спички это для моего мужа принципиальный вопрос – я сбегала на кухню, намыла картошки и, прихватив рулончик фольги, вернулась в беседку. Хотелось быть рядом с мужем, даже и эти пять минут. И без того мало видимся, Гриша так много работает, да и у меня клиенты косяком.

Григорий оглянулся – вижу ли я миг его триумфа, – поднёс спичку к элегантному шалашу из щепок и дров, пламя лизнуло газетный жгутик, которым муж хитро прокладывает дровяные башенки, куснуло щепку, дровишку – и через минуту весело плясало в очаге.

Я накручивала фольгу на мокрую картошку, а муж забирал их и раскладывал по столу, демонстрируя диспозицию, как Чапаев Петьке.

– На следующий платёж я деньги найду, у меня давно приятель просит джип продать – махну его на «уазик». Авось не передумал.