– Пока главная новость вот о чём: где-то глубоко в моём подсознании запрос обкатывался с разных сторон, вращался, разворачивался то одной стороной, то другой… И вылился наружу в форме тренинга. Я ж ещё поняла, почему у неё сын аутичный. И что с этим делать, тоже теперь знаю.

Куст орешника, полыхающий бордовой листвой сразу за беседкой, выпустил из себя Люсьену.

– О, Люсьена Карловна, – удивился Гриша. – Это вы в засаде там сидели?

– Вроде того, – хмыкнула она, предъявляя наполненную до краёв пластиковую плошку. – Жена ваша за орехами меня спроворила. Да сообразила, если голос не подать, останусь без картошки. Я тоже хочу!

Муж цапнул пригоршню орехов.

– Ну, пропуск к столу вы себе обеспечили, считай, пароль принят. Мы туда много насовали, поделимся. Я сегодня герой, обнаружил три куста несобранной картошки и добыл её.

– Григорий Богданович, я всё хочу вас спросить. У вас и ружьё в сейфе, и всё такое. А почему никогда не охотитесь? Ежели чего и добыл – оно картошка? – спросила Люсьена Карловна.

– Ох, я поохотился однажды. Пацаном ещё, с мелкашкой. Петруха меня позвал ночью летучих мышей пострелять. Много их было.

С Петром они потом и учились вместе, и служили, и семь пудов соли съели. Петруха нам и первую собаку когда-то сосватал.

– Первый раз слышу, чтоб на летучих мышей охотились.

– А вот у нас было как-то модно – отстреливать их да хвалиться трофеями, кто больше. И вот ночь, луны нет, только звёзды светят, огромные такие, рукой подать. Опушка между лесом и скалой, роса на траве, тишина, и бесшумные силуэты над головой. Я заметил их первым, выстрелил, один рухнул прямо к ногам, полшага – и я поднял трофей. А мыш ещё живой оказался. Бархатный такой, маленький, весь в ладони поместился. И он начал мою ладонь лизать и вылизал всю. И тут меня чуть не порвало на тряпочки, он ведь меня не трогал, ничем меня не обидел, просто жил. Наверное, он даже не успел никого полюбить, и он торопился хоть немножко отдать любви, пока жив. Пацаны палили за спиной, а я гладил мыша и плакал. Он умер у меня в ладони. И с той минуты я больше не стрелял ни в кого, кто бы не стрелял в меня.

Люсьена отвернулась, подозрительно шмыгнув носом. Повисла неловкая тишина.

– А может, и самовар изладим, а? – осенило меня. – Полный набор будет! Костёр, самовар!

– Да запросто, – и муж потянулся за самоваром, пылящимся на самом верху барбекюшницы. – Отмыть только надо, эка его запылило. – и он критически воззрился на расстояние между мойкой и краном. – Сюда не запихнётся. Кто мне польёт?

Люсьена схватила садовый шланг:

– Это я с удовольствием! Донара, а ты мне потом объяснишь, как это вообще понять можно – правильно ты любишь ребёнка или нет? Ведь ни одна ж мать не планирует так полюбить дитя, чтоб ему жизнь поломать.

– А вот за самоваром и объясню. И тренингом новым похвастаюсь, – ответила я, разглядывая зимнюю яблоню. Похоже, там ещё есть чем поживиться, и дотянуться смогу.

К тому моменту, как над самоваром, набитым щепками, потянулся дымок, я гордо выложила на стол десяток краснобоких яблок. Они были не сказать чтоб сладкие, но очень нарядные. И с навощённой поверхностью, что меня поражало. Я думала, на рынке торговки яблоки воском натирают, специально, поштучно, для товарного вида. А когда обнаружила, что наши садовые, собственноручно сорванные, тоже имеют плотную восковую поверхность, а через пару недель хранения и вовсе воском блестят, очень удивилась. Видимо, природа так устроила для зимних сортов, чтоб хранились дольше.