У тех, кто служил Григорию Лукьяновичу, не принято спрашивать, сказано выйти, надо выйти. Дверь снова плотно прикрылась.

Не стоило и спрашивать, кто перед ним. Человек в цепях был очень похож на самого царя, только до Александровской слободы, и постарше.

   — Кто ты?

Тот чуть усмехнулся в ответ:

   — Чаю, сам ведаешь, не то не висел бы я на дыбе, а уж лежал вместе с остальными подо льдом.

   — Почему сам ко мне не пришёл?

   — Зачем, государь? Мне власть не нужна, я могу прожить и простым смертным.

В висках у Ивана Васильевича стучало: «Каин... Каин... Каин...»

Понимал, что свершить должен, а сказать последнее слово не мог. Зачем он вообще пришёл в эту избу, мог бы увидеть Георгия уже мёртвым или вовсе поверить Малюте, тот лгать не станет. Но хотелось увидеть того, из-за которого столько пережил, перестрадал, живым увидеть, в глаза глянуть, самому убедиться, что умирает.

Понимал предстоящее и висевший, он прикрыл глаза, не желая смотреть на своего будущего убийцу.

   — А семья где?

Было бы возможно, Георгий пожал бы плечами, но суставы вывернуты, того и гляди совсем вылетят. Однако от царя не укрылось, что брат чуть вздрогнул при упоминании семьи. Видно, боялся за жену и сына. Вот чем его можно взять.

   — Тебе не жить, а о них позабочусь...

   — Они не знают, кто я. Ни к чему и говорить, смущать душу только.

   — Это мне решать! Где они?

   — У родственников где-то, с осени не видел. Может, и погибли уже...

Почти равнодушный тон не обманул ни Ивана Васильевича, ни Скуратова. Малюта фыркнул, точно рассерженный кот:

   — Найдём!

Георгий поднял глаза на царя:

   — Они и впрямь не ведают, не тронь их... Грех на тебе большой будет.

Иван Васильевич почему-то усмехнулся:

   — А на мне и так Каинов грех, да ещё много разных...

   — Я тебе не мешал...

   — Ты — нет, но за тобой бояре супротив меня пойдут, а на Руси и так измены довольно, не знаю, как и выкорчевать.

   — За мной супротив тебя никто не пойдёт, а вот без меня найдутся. Да только я здесь ни при чём.

Царю явно надоели эти разговоры, он увидел то, что хотел, понял, что нужно. Тяжело вздохнув, поднялся, махнул рукой Скуратову и, не глядя на висевшего на дыбе старшего брата, вышел прочь. В сенях кивнул сначала в сторону Тимофея, потом назад:

   — Пусть не мучает. Чтоб сразу.

   — Сделает, государь, сделает.

На крыльце Скуратов быстро подскочил к кату, что-то сказал, тот кивнул. Дверь в избу снова закрылась. Но государь отдал ещё одно распоряжение, от которого вздрогнул даже Скуратов. Вздрогнул, однако бросился выполнять. Дверь быстро подпёрли большим поленом, а ставни и так были закрыты.

Иван Васильевич стоял чуть в стороне, наблюдая, как опричники суетятся, обкладывая избу соломой, как сразу со всех четырёх углов поджигают, как пламя начинает лизать нижние венцы, а потом захватывает стены. Слушал, как изнутри сквозь рёв пламени пробивается голос Тимофея, сыплющий проклятья на его и Скуратова головы. Голоса Георгия не было слышно, Тимофей хорошо знал своё дело, когда внутрь проник дым от пожара, царский браг был уже мёртв. Жертва умерла быстро, а вот палач мучился долго...

Царь вдруг потерял интерес к Торжку, опричники тоже, всё, что можно, разграбили, многих перебили.