Он замедлил шаг и обернулся. Ольга шла чуть позади и справа от него с задумчивым и немного грустным видом. Правую руку она держала в кармане старенькой брезентовой штормовки, которую всегда возила в багажнике машины и надевала, приезжая сюда — «на лоно», как она это называла. Между пальцами левой дымилась сигарета, заставлявшая мошкару держаться на почтительном расстоянии. Поймав его взгляд, Ольга улыбнулась — слабо, болезненно, будто через силу. Эта вымученная улыбка напомнила Дымову, куда и зачем они направляются, и желание нести пьяную чепуху у него окончательно пропало. Работа, которая ему предстояла, могла испортить настроение кому угодно, и Александр пожалел, что пил водку не стаканами, а всего лишь рюмками.

— Не останавливайся, — негромко, с сочувствием, но при этом очень твердо сказала Ольга. — С этим нужно кончать, и чем скорее, тем лучше. В конце концов, любишь кататься — люби и саночки возить. Где ты оставил лопату?

— Там, — нехотя сказал Дымов, — в сарае.

Ему вдруг пришло в голову, что Ольга может стать для него очень опасной. Это была не столько четкая, логичная, оформившаяся мысль, сколько смутное предчувствие грядущих неприятностей. У нее всегда и все было продумано, взвешено и разложено по полочкам, и она не была голословной, когда утверждала, что отныне Александр Дымов не просто ее муж, а ее собственность, движимое имущество, вроде дивана или холодильника. Захочет — поставит на самом видном месте, отполирует, украсит, будет сдувать пылинки и хвастаться им перед знакомыми. А передумает — выкинет на помойку и заведет себе новую игрушку. И, что характерно, он, Александр Дымов, не посмеет не то что возразить, но даже недовольно поморщиться, потому что отныне и навсегда его судьба находится в руках жены.

В этом была какая-то горькая ирония. Дымов привык, сидя за компьютером, по собственному усмотрению вертеть судьбами выдуманных им персонажей. Он был для них Богом, роком, судьбой — мог подарить счастье, мог ввергнуть в пучину бедствий, а мог и просто убить, чтобы не путались под ногами и не мешали выстраивать сюжет так, как ему хотелось. А теперь вот оказалось, что он не в состоянии распорядиться своей собственной судьбой — не Бог, не рок и даже не человек, а дешевая картонная марионетка, которая послушно дергается и кривляется, стоит потянуть за ниточку.

Дорога от крыльца дома до ворот сарая была до обидного коротка, но по пути Дымов успел многое обдумать. Да, он совершил чудовищную, непростительную ошибку. Но в чем она заключалась? В том, что связался с Никой? Черта с два! Он имел на это полное право — как человек, как мужчина, наконец. А если даже и не имел, то в наше время за такие вещи не судят. Подумаешь, сходил налево! Тем более что Ольга, по ее же собственным словам, ничего не имела против и сама его к этому подтолкнула.

Как ни обидно было это признавать, но ошибка его ничем не отличалась от тех, что ежедневно и повсеместно совершались тысячами людей — тех самых одноклеточных работяг, которых Дымов именовал всеобъемлющим словом «быдло». Как и они, он слишком много выпил и в пьяном угаре, не соображая, что делает, натворил беды. Только и всего! Так просто, так непоправимо… А теперь, судя по всему, ему предстояло всю жизнь помнить о своей ошибке и расплачиваться за нее тоже всю жизнь, до самой смерти. Ольга не даст ему забыть и умереть раньше срока тоже не позволит — она ведь врач, да к тому же твердо пообещала хорошенько заботиться о своей собственности по имени Александр Дымов.

А какое, если разобраться, она имела право так к нему относиться? Разве не она свела их с Никой, разве не она, зная обо всем, позволила делу зайти так далеко, что девчонка погибла? Ведь она, Ольга, с самого начала знала обо всем, даже об украденном им хлороформе.