Нужно было вызывать стражей Порядка, а заодно и стражей Надзора. Ведь очевидно, что Фредерика убила двуликая тварь. Но почему? Мысли скакали, словно сыплющиеся из мешка горошины. Почему именно Фредерик?
Он быстро осмотрелся. Никаких признаков борьбы, только хлопает оконная рама и стекла разбиты. Фредерик ничего не успел сделать, он просто сидел за столом и читал, делая заметки. Тварь попросту смела его со стула, исполосовала когтями живот, выдирая внутренности… И все, улетела птичка.
Мариус подошел к письменному столу, на котором остался кровавый след. Фредерик говорил, что будет читать дневник Максимуса. Но дневника не было. На полу валялся скомканный лист бумаги, Мариус машинально поднял его, разгладил. Там четким, бисерным почерком Фредерика были сделаны какие-то заметки, набросок карты…
«Точка притяжения», – прочел Мариус.
Кусок карты на удивление напоминал предместья Роутона. Там, где вздулся пузырь Пелены.
И что все это значит?
Мариус аккуратно сложил лист, сунул его в нагрудный карман пижамы и еще раз внимательно оглядел стол. Возможно, Фредерик и правда читал дневник. В таком случае выходило, что дневник забрала тварь. Интересно, почему. И последние слова Фредерика о том, что Ока нет. Но пусть даже и нет, что тогда держит Пелену?
В коридоре наконец раздался топот, и в распахнутые двери ввалились слуги, возглавляемые дворецким. Ввалились – и застыли, лица бледные, перекошенные.
– Пошлите за стражами Надзора. – Мариус устало посмотрел на них. – Фредерик мертв. Его убили.
Ничто не менялось в кабинете Магистра Святого Надзора. Все тот же полумрак, только зимой бывает светло, потому что за единственным окном разросся старый бук. Причудливые колбы из рубинового стекла с лайтерами вставлены в старинную люстру вместо свечей, и оттого по кабинету разлит красноватый свет. Темные дубовые балки через потолок, серый камень, всюду, где можно, закрытый роскошными южными коврами. Ковры тоже выдержаны в багровых тонах, где-то темнее, словно спелая вишня, где-то светлее, как маков цвет. Огромный письменный стол, заваленный кипами бумаг, старинными свитками, новомодными артефактами, заряженными от Пелены. Сам Магистр тоже как будто не меняется, время бежит, струится сквозь него, почти не затрагивая строгое малоподвижное лицо. Лишь высокий лоб исчерчен глубокими морщинами и резкая складка меж черных бровей. Почти не тронутые сединой волосы, что вороново крыло, гладко зачесаны, забраны в хвост.
Сколько лет Магистру?
Хороший вопрос, друг мой, очень хороший.
Мариус, сидя в кресле напротив письменного стола, молчал. Вид Магистра будил воспоминания. О том, как срываются со скатерти крупные капли крови и звучно падают на пол, о том, как маленький мальчик протягивает руку черноволосому мужчине, о том, как тот же мальчик бьется в агонии, а в вены вставлены трубки, по которым бежит, пузырится ядовитая зелень. Мальчик пережил трансформацию и стал Стражем Надзора. Только вот кажется до сих пор, что та зелень, жгучая словно кислота, опалила, выела что-то внутри, что-то очень важное…
– Я тебя зачем отправил в Роутон, – наконец прошелестел Магистр, – напомни, будь добр.
Мариус прочистил горло.
– Заняться искоренением ереси, наставлением горожан на пусть истинный. Переписать всех двуликих, проверить надежность печатей, если необходимо, произвести расселение двуликих так, чтобы не спровоцировать прорыв и исход роя.
– Так что ты делаешь в Эрифрее? – Темные глаза угрожающе блеснули.
– В уставе не сказано, что приор не может покидать вверенные ему территории, – сказал Мариус.
– И то верно, – буркнул Магистр.
Он положил гладкий, старательно выбритый подбородок на переплетенные пальцы рук и смерил Мариуса долгим взглядом. |