|
Метцгер-старший восседал во главе стола в смокинге и в шелковой домашней рубашке (с каких это пор он начал носить такую одежду?). Кимберли сидела напротив, безупречно одетая, причесанная и накрашенная. Эзра сидел посередине, в джинсах и джемпере, и чувствовал себя совершенно неподобающе одетым. Гертруда поставила глубокое блюдо с тушеным картофелем с телятиной и жареным луком рядом с Эзрой. — Ешь все, что хочешь, — сказала она ему, — только оставь место для десерта. С этими словами она развернулась и направилась к двери, ведущей в кухню. — Больше ничего не нужно, Гертруда, — проговорила Кимберли, хотя это было абсолютно ни к чему, поскольку дверь за домоправительницей уже закрылась. Эзра положил себе немного картошки с луком и попробовал передать блюдо Кимберли, но та предостерегающе подняла руку с таким видом, будто он предложил ей миску прокисшего молока. Тогда Эзра протянул блюдо отцу. Тому пришлось оттянуть рукав слишком плотно сидящего смокинга, чтобы взять блюдо. — Мне удалось сегодня переговорить кое с кем из израильского посольства, — грозно возвестил Сэм. Эзра опустил голову и принялся за телятину с картошкой. — По какому вопросу? — спросила Кимберли, потягивая вино. — По вопросу о преступном проникновении Эзры в места, запрещенные для посещения. Началось. Сначала доктор Нойманн, теперь отец. Неужели никто не собирается забыть об этом? — О преступном проникновении? Куда? — Кимберли посмотрела на Эзру с таким выражением лица, которое можно было бы принять за материнскую заботу, если бы Эзра не знал свою мачеху слишком хорошо. — О чем вообще речь? — Ты не хочешь ответить, Эзра? — эхом прозвучал вопрос отца. — Если ты говорил с кем-то из посольства, значит, уже все знаешь. — Я хочу услышать об этом от тебя. Эзра поспешно проглотил еще кусок телятины (кто знает, долго ли он еще просидит за столом?) и сказал: — Я знал, что делаю. — Ты у нас всегда знаешь, что делаешь, — язвительно заметил Сэм. — У них там столько всяких ограничений — туда не ходи, этого не делай, того не говори. Если все эти правила соблюдать, никакой работы не сделаешь. — А тебе, случайно, совершенно случайно, не приходило в голову, что все эти правила придуманы не без причины? Может быть, правительство Израиля хоть немного лучше тебя разбирается в том, как всем управлять? — Управлять они умеют, хотя это тоже спорный вопрос, но они ни черта не смыслят в том, чем я занимаюсь. — А чем ты занимаешься, Эзра? — встряла Кимберли. — Я до сих пор так толком и не поняла. Эзра перевел взгляд на нее. В кои-то веки ему показалось, что она говорит правду. Да, она не поняла. Даже если бы он подробно рассказал ей, чем занимается, она бы и за миллион лет этого не поняла. Но все же он должен был что-то ответить. — Я ищу ответы на важные вопросы. — На какие вопросы? — На самые важные. Почему мы здесь? Есть ли в этом какая-то цель? Существует ли Бог, и если Он существует, как нам узнать, чего Он хочет от нас? — Да, это очень важные вопросы, — кивнула Кимберли. |
