Изменить размер шрифта - +
Учитывая количество часовых и патрулей, шансы, что их заметят, были очень высоки, а это означало, что их будут преследовать. Хуже всего было то, что даже если кому–то удастся добраться до тех городов, нельзя было с уверенностью сказать, что им окажут какую–либо помощь.

Если бы можно было послать весточку Ард Рис и другим друидам, помощь бы пришла. Но никто не знал, где именно находились члены экспедиции или как до них добраться.

Поэтому в итоге защитники решили держаться дальше и довериться силе стражей. Во всяком случае, никто не хотел покидать крепость; даже тролли не были в восторге от ухода из Паранора. Лучше не отступать и сражаться, постоянно твердил Бомбакс, чем сбежать и показать свои спины подобным Драсту Чажалу.

И снова Афенглу не была в этом уверена.

Утром второго дня осады она отправилась в недра крепости, чтобы найти Вустру. Она пришла к нему сразу после того, как сорвалась первая атака, чтобы сообщить ему о случившемся. Он воспринял эту новость со своим обычным спокойным безразличием, заявив, что он не удивлен и ему совершенно не интересно все, связанное с Федерацией. Крепость защитит себя сама, а значит и их. У него были гораздо более важные дела, которыми стоило заняться.

Афенглу, гадая, что может быть важнее армии солдат, пытающихся прорваться через ворота Паранора, тем не менее ушла без каких–либо возражений.

Но теперь она ощущала растущую тревогу о том, что происходило снаружи стен. Казалось, что они находились в безопасности и считали, что так оно и есть — ну, во всяком случае Бомбакс, всегда такой уверенный и самонадеянный. Однако каждый из них не испытывал особой радости от того, что они оказались заперты в собственной крепости, и беспокоился о размерах и решимости врага, который их в эту ловушку загнал.

Афен чувствовала необходимость проанализировать создавшееся положение.

Но главным образом, из–за того, что с ней снова заговорила крепость.

Это началось почти сразу же после того, как была отбита последняя атака Федерации. Голос говорил шепотом с каким–то придыханием, частями предложений и странными словами, каким–то архаическим, едва распознаваемым языком. Афен, которая знала, хотя бы в основах, все старые эльфийские языки, тем не менее с этим испытывала трудности. Голос был печальным и приглушенным, и из его интонации она понимала больше, чем могла расшифровать из слов. Беспокойство, ощущение срочности, важность которых была очевидна, хотя источник был непонятен, и настоятельное требование действовать. Это был призыв, и она поняла, хотя вряд ли бы смогла объяснить каким образом, что все это предназначалось ей и только ей одной.

Поэтому она снова отправилась к Вустре, надеясь, что он сможет объяснить, что происходит, что его обширные знания о крепости и ее тайнах смогут дать ей ответы.

Она нашла его почти в том же самом месте и в том же положении, как и два дня назад, склоненными над своими книгами, яростно что–то записывающим.

— Афенглу, — приветствовал он, не глядя на нее.

— Ты можешь уделить мне минуту? — спросила она, присаживаясь на край скамейки, которая была завалена книгами и бумагами.

Он отложил ручку и посмотрел на нее:

— Я гадал, сколько ты сможешь продержаться. Ты здесь насчет этого голоса, не так ли?

Она уставилась на него:

— Ты тоже можешь его слышать? Ты слышишь его так же, как наши шаги, и знаешь, чей это голос?

Морщины на его пожилом лице стали еще глубже, когда он улыбнулся:

— Он принадлежит крепости. Я слышу ее, но мне пришлось научиться ее слышать. Она не говорит со мной так, как с тобой. Но ведь у тебя всегда была особая связь с крепостью, не так ли?

Она кивнула.

— Ты понимаешь, что она тебе говорит?

Она  немного  замешкалась:

— Иногда. Не столько слова, сколько интонации.

Быстрый переход