– Хорошо тебе говорить об этом, когда ты постоянно излучаешь обаяние, как борец – масло. Но Коринна не примет мою точку зрения только потому, что она моя любимая жена. У нее своя голова на плечах. Возможно, если бы у нас был большой дом, с отдельной женской половиной и слугами, которые выполняли бы грязную работу, все было бы иначе. Она просто не встретилась с моими гостями.

– Ты вполне можешь позволить себе побольше, чем этот, – оглядываясь по сторонам заметил Архит. – Я не говорю, что твой дом не хорош. Разве твой отец по случаю свадьбы не оставил тебе немного денег?

– Пока я получил только первую часть суммы, и не хочу бросать на ветер свой скромный капитал.

– Да, ты соберешься потратить деньги, только когда рак на горе свистнет.

– Да, мои достоинства весьма непривлекательны: бережливость, аккуратность, умеренность, усердие… Люди часто обладают очарованием, но редко когда и тем и другим. Боюсь, боги наделили меня только характером.

Архит усмехнулся.

– По‑твоему, я беспутный обольститель?

– Нет, ты – одно из редких исключений – благословенный, боги наделили тебя и тем и другим.

– Хорошо сказал, старик! По этому поводу следует выпить. За богов, по чьей милости мы рождены свободными, а не рабами, мужчинами, а не женщинами, эллинами, а не варварами!

Жители Сиракуз собрались на рыночной площади. Солнце поднялось над Ионийским морем, окрасив алым лучами Маленькую гавань и осветило город. Яркий свет заиграл на узких улочках, на крышах крытых красной черепицей домов, оранжевым цветом окрасил белые стены домов. Дионисий, в надетой поверх туники железной кирасе, взошел на помост, возвышающийся на рыночной площади. Лучи утреннего солнца ярко‑алыми огненными бликами играли на его кирасе, сверкали на шлемах и кирасах солдат из охраны архонта, двойным кольцом опоясывающей помост, сияли на отполированных бронзовых статуях, установленных по периметру рынка, и раскрашивали в оттенки розового их мраморные постаменты.

– О, жители Сиракуз! Когда‑то я предупреждал вас об угрозе, наступающей с запада. Рассказывал о грязных стяжателях, с горящими глазами трясущимися пальчиками перепроверяющих таблички со счетами, которые строят немыслимые козни, целью которых стоит уничтожение нашей прекрасной греческой цивилизации.

– Опять одно и тоже, – прошептал Зопирион на ухо другу.

После обычной напыщенной тирады в адрес финикийцев, Дионисий перешел к разговору о несправедливости: нельзя позволить этому сброду управлять греческими городами восточной Сицилии.

– …при виде варваров, сжигающих младенцев, дерзко захвативших власть и управляющих эллинами – эллинами! – у богов, несомненно, наворачиваются на глаза слезы стыда и обиды за нас! Эллины! Единственная достойная цивилизация на Земле! Раса, избранная богами! Просветители всего мира! Мы не можем допустить подобной гнусности, мы должны исправить чудовищную ошибку! Кто, если не мы?!

Дионисий сделал паузу, выждав, пока его клакеры не устроят бурную овацию.

– И по этой причине я, Дионисий, послал так называемому совету Карфагена требование немедленного и единовременного освобождения греческих городов. Несмотря на то, что моя петиция была составлена весьма учтиво, совет отверг ее с оскорблениями и насмешками. Так какие же политические средства остались в нашем распоряжении?

– Полемос! Полемос! Полемос! – разразились клакеры.

А вслед за ними и многотысячная толпа начала в один голос требовать:

– Война! Война! Война! – все громче и громче кричали люди, пока не шум не стал просто оглушительным.

Наконец, Дионисий поднял руку, призывая народ к молчанию.