Каждый вечер Людмила «отчитывалась» перед придирчивым и добрым «преподавателем» – матерью. Самым подробным образом рассказывала о посетителях босса, о его реакции на их обещания либо предложения, поражалась долготерпению и выдержке Молвина, его удивительной способности мгновенно анализировать и сопоставлять.

– Боюсь за тебя, девочка, – твердила мать. – Как бы они с тобой не расправились, эти нелюди. Пока нужна – не тронут, а вот минует необходимость в аккуратной и послушной секретарше…

– Что ты говоришь, мамочка! – смеялась дочка. – Никогда не минует. Уж я постараюсь.

Людмила и сама сознавала шаткость своего положения на рядовой, если вдуматься, работе, но выхода не находила. Уволиться? А на что жить, на мамину пенсию? Смешно даже подумать. Единственно, что остается – молчать, кроме всепонимающей мамы, никому ни слова. И подчиняться, не лезть на рожон, не прекословить своему занудливому «хояину». Не говоря уже о пожилом советнике.

До утра девушка так и не уснула. Если бы существовала малейшая возможность отыскать другую работу, пусть с более низкой оплатой, с удовольствием бы уволилась. Совместная с Молвиным поездка по сибирским городам ничего хорошего не принесет. Не зря Егор Артемович обмолвился о «приставаниях».

Утром, сумрачная, не выспавшись, Людмила небрежно затолкала в сумку комплект сменного белья, джинсы с кофточкой, туалетные принадлежности, села возле окна и стала высматривать обещанную машину.

Ровно в семь черная «волга» остановилась рядом с под"ездом, водитель вышел и принялся прогуливаться по тротуару, то и дело поглядыая на часы.

Пора ехать…

4

Прибывших посланцев Москвы разместили в приличной гостинице, каждому предоставили по двухкомнатному номеру. Секретарше – однокомнатный. Дверь в дверь с номером Молвина.

– Устроишься – зайди, поработаем, – шепнул Егор Артемович, когда они шли по коридору. – Я должен подготовить выступление босса перед местным руководством, – пояснил он.

Поверила дуреха секретарша в срочность «работы», торопливо разложила по ящикам и полкам вещи, подправила макияж, надушилась и постучала в дверь соседнего помещения.

Молвин, без пиджака и без галстука, со спущенными подтяжками, открыл ей. Рубашка расстегнута, видна вялая волосатая грудь. На лице – кривая улыбочка.

– Проходи, располагайся, – весело пригласил он.

К журнальному столику придвинуты два кресла, на нем – бутылка коньяка, нарезанная колбаса. Непременные бананы, яблоки.

– Сейчас малость закусим и – трудиться, – бодро пояснил босс, попрежнему улыбаясь и отчаянно терзая нос банан. – С утра маковой росинки не потребил… Ты ведь тоже голодна?

– Нет… не хочется… Диктуйте – буду записывать…

Кажется, показное трудолюбие Молвину не пришлось по вкусу. Молча разлил по рюмкам коньяк, поднял свою и строго поглядел. Почему она медлит? Или не дорожит своей работой? Может быть, брезгует скромным угощением?

Пришлось пригубить.

– До дна, только до дна! – потребовал Молвин, насупясь. – Не привык, чтобы не слушались, хочешь доброго отношения – подчиняйся! Разве со мной трудно работать, решила уволиться? Пожалуйста, увольняйся. Сейчас – безработица, только позови – десятки красавиц прибежит.

Людмила подобострастно улыбнулась, дескать, пошутила, конечно, выпью. Кончиками пальцев взяла с блюда кружок сырокопченной колбасы, зажмурилась и лихо опрокинула в рот обжигающий напиток.

– Вот это – по нашему, – засмеялся Егор Артемович. – На одной ноге далеко не ускачешь – приделаем по второй, – наполнил он рюмки.