|
Швейцарец начал терять терпение. Тщетно Мари-Лу просила у мадам Флоранс разрешения уйти до закрытия Там, наверху, рядом с зеркалом, висели отпечатанные на машинке "Правила работы в заведении", в которых, в частности, указывалось, что артисты обязаны оставаться как минимум до четырех часов утра и по необходимости до ухода последнего посетителя. Шла там также речь о штрафах, о чистоте тела, о "запрещении бросать вату и другие предметы в туалет". Еще два часа назад Селите казалось, что она сможет вырваться из этого маленького мирка, в который занес ее случай. Но оказалось, что она в нем увязла еще сильнее, чем когда-либо, и рассматривала его с вызовом. Она не имела больше права потерпеть поражение. Они не всегда переодевались перед возвращением домой. Им доводилось, если было уже слишком поздно, уходить в тех же платьях, что были на них надеты в промежутках между выступлениями. И тогда под мышкой они уносили с собой одежду, в которой приходили из дома. Их уход напоминал окончание занятий в школе. Видно было, как музыканты укладывали в футляры свои инструменты, Жюль и бармен собирали бутылки и стаканы, а мадам Флоранс тем временем аккуратно складывала деньги в пачки и засовывала их в огромный толстый конверт, который уносила с собой в сумке, по размерам напоминающей министерский портфель. Леон гасил всюду свет, обнюхивал все уголки, давил окурки сигарет, так как панически боялся пожара. Заперев двери, он присоединялся к жене, которая ждала его в машине. Прощались наскоро, кому с кем удавалось. Каждый спешил по своим делам. - Ты не зайдешь к Жюстину? - Нет. Я не хочу есть. - А я не прочь отведать спагетти. Мари-Лу обрела своего швейцарца на углу улицы, и они отправились под ручку к "Карлтону", как старая супружеская пара. Слышался шум моря, которое по мере приближения рассвета начинало бледнеть. В порту рыбаки заводили моторы, а на рынке Форвилль крестьяне расставляли свои корзины и ящики, в то время как Жюстин подавал посетителям кофе и белое вино. Селита не видела, когда ушел граф. Мадо оставалась последней, и не исключено, что ее отправится провожать хозяин. Она шла одна, стараясь осторожно ступать на починенный каблук. Когда Селита поднялась на мостик, ведущий через железнодорожный путь, ибо так было ближе, то услышала шаги за спиной. Она всегда боялась ходить одна ночью, а было еще темно, небо только начинало бледнеть. Не оборачиваясь, женщина ускорила шаги, продолжая напряженно прислушиваться. Ей показалось, что незнакомец тоже зашагал быстрее. Она собиралась уже бежать, держа в руке ключ, чтобы скорее укрыться у себя дома, как вдруг кто-то крикнул: - Селита! Она резко остановилась и произнесла: - Идиот! Ибо это был голос Эмиля. Он успел переодеться в служебном помещении. На нем были джинсы и легкая куртка, в которой он, должно быть, замерзал. Он торопливо преодолел, пока она поджидала его, несколько метров, которые их еще разделяли. - Чего ты хочешь? - Ничего. Я увидел Мари-Лу со своим швейцарцем и подумал, что вы будете возвращаться одна... Они шли рядом, Эмиль все время подпрыгивал, как он это делал, подсовывая проспекты под "дворники" автомобилей. - Я думала, что ты возвращаешься домой в Канн на велосипеде. |
