Катя помнит, как папа сидит в кресле и читает газету, а мама укладывает в его чемодан вещи: бритву, мыльницу, майки, рубашки. Одно из самых ранних Катиных воспоминаний — этот чемодан, поставленный на стул, в который мама все складывает.

Когда чемодан уложен, папа встаёт, целует маму, целует Катю и уезжает в командировку. И Катя с мамой живут вдвоём, а папа иногда звонит из другого города и спрашивает, как у них дела. Мама кричит в телефон:

— Не простудись! Не отравись! Приезжай скорее!

Мама всегда боится за папу.

Потом папа приезжает и привозит Кате подарок. Ракушки Каспийского моря из города Грозного. Шарфик из Кишинёва. А один раз привёз из Средней Азии черепаху. И черепаха долго жила у них, ела капустные листья, потом уползла и пропала.

Катя помнит, как папа стоит посреди комнаты, беспомощно свесив руки. Катя пришла из школы, а мама ещё на работе, у себя в библиотеке.

— Мне срочно ехать, — говорит папа жалобно. — А мамы нет. Что же мне делать? Я же не могу сам уложиться, я даже не знаю, где что лежит.

И Катя складывает майки, бритву, мыльницу, рубашки. Достаёт вещи с полок шкафа, аккуратно расправляет, кладет в чемодан. И папа говорит:

— Ну что ты за золотая девочка! Что бы я без тебя делал?

Потом он берёт чемодан и уезжает в свою командировку.

В тот день, о котором лучше не вспоминать, Катя сидела дома простуженная. Она не пошла в школу и рисовала за столом. Была зима, и хотелось нарисовать что-нибудь очень летнее. Катя нарисовала жёлтый подсолнух во весь лист, а потом принялась рисовать девочку с букетом. И вдруг неожиданно пришёл отец. Он смутился, увидев, что Катя дома.

— Ты почему не в школе. Катя? Простуда? Печально.

Он даже не спросил, какая температура. Это самое горькое для Кати. Смешно даже: как будто, если бы он спросил, какая температура, а потом сделал то, что он сделал, ей было бы легче. Но он даже не спросил, какая температура. Мама всегда говорила, что он любит детей, потому что добрый. А он у своей дочери не спросил, какая температура.

Он достал с антресолей чемодан и стал очень ловко и проворно укладывать вещи. Чёткими движениями снимал с полок стопки рубашек и выбрал две любимых. Нагнулся и вытащил из ящика ворох носков. Шагнул в ванную и принёс мыльницу и щётку в футляре.

Катя изумлённо молчала. Неприспособленный, неумелый папа всё делал быстро и ловко.

— Кажется, ничего не забыл, — пробормотал он. Он нагнулся и поцеловал Катю. — Будь счастлива.

— А маме позвонить? Забыл?

— Потом, потом.

Хлопнула дверь.

Прошло две недели, потом месяц. Папа не возвращался. Мама молчала, у неё были заплаканные глаза. Катя ни о чём не спрашивала. Что-то подсказывало ей, что спрашивать не надо. И откуда-то она знала, что папа не вернётся никогда.

Через год, когда Катя была уже в четвёртом классе, она увидела знакомую фигуру, возвышавшуюся над всеми. И Катя не могла не подойти, она подошла поближе. Это был отец. Стоял около газетного киоска, листал журнал.

Катя долго смотрела на него. Если бы он увидел и позвал, она бы поговорила с ним. Но он не обернулся, и она не подошла.

В той квартире всё напоминало о нём. Большие лыжные ботинки на антресолях. Папин толстый серый свитер; он сказал, что его связала бабушка. А потом случайно выяснилось, что бабушка и вязать не умеет. А кто связал, отец так и не сказал.

«Он врун», — подумала Катя, держа в руках свитер.

— Он слабый человек, — сказала мама. — Несуразный, слабый. А эта новая жена прибрала его к рукам.

Катя опять вспомнила, как энергично он складывал свои вещи, и промолчала.

На новой квартире папины вещи не попадаются ей на глаза.