— …как антинародные, диктаторские, нетерпимые и репрессивные, — заканчивает наконец журналист.

Искандер Хараппа улыбается, поудобнее устраивается в кресле эпохи Людовика XV, делает глоток из хрустального бокала и отвечает:

— Вы б еще сказали, что я нетерпим к дуракам. Но, как видите, терплю.

В Мохенджо Арджуманд снова и снова просматривает отцовские видеокассеты. Она сидит в той же комнате, где проходила эта беседа. Девушка потрясена: электронное устройство с дистанционным управлением воскресило отца. Да, он терпел дураков. Имя его запечатлено в истории золотыми пылающими буквами — что ему до всяких наглецов. Вот они тоже на экране, с радостью поверяют западному журналисту всю клевету, всю мерзкую грязь, которую не погнушались собрать. Он меня пытал, а в меня стреляли, а меня в тюрьму бросил, едва спасся — верещат они.

Ах, разлюбезное телевидение, оно умеет представить наших вождей глупцами и дикарями, несмотря на их западное образование и модную одежду. Да, телевидение всегда делает ставку на ропщущих и недовольных.

Он не любил спорить. Либо делай как велено и не мешкай, либо — катись на все четыре стороны. Так и должно быть. А с кем ему приходилось работать! Взять хотя бы министров: вероломные, алчные, беспринципные — все до одного. А раз им нет веры, то Искандер учредил Отдел Государственной Безопасности, поставив во главе Тальвар уль-Хака. «Информация свету подобна», — говаривал премьер-министр.

Ясновидение очень пригодилось Тальвар уль-Хаку: он составил исчерпывающее досье на взяточников, заговорщиков, налоговых «зайцев», любителей застольных «опасных» речей, гомосексуалистов; значились там и студенческие группировки, и прочие гнездилища измены. Ясновидец творил чудеса: он хватал злодея еще до того, как тот вершил свое черное дело, и тем самым спасал тому жизнь. Конечно, ОГБ подвергался нападкам — нашлись недовольные, которые с радостью бы потушили великий, очищающий общество свет. Таких, конечно же, сажали в тюрьму — самое место для мятежников. Некогда с ними миндальничать: все заняты возрождением страны.

— У нашего народа есть один непревзойденный талант — к самоуничтожению. Мы сами себя пожираем, не щадим детей, низвергаем авторитеты. Но мы все ж таки выживем! Должны выжить! — говорил он как-то Арджуманд.

А теперь бесплотный Хараппа говорит с такой же электронной тенью журналиста-ангреза на экране.

— Меня никому не свалить! Ни «денежным мешкам», ни американцам, ни даже вам. Потому что я — воплощение народной любви.

Итак, извечный конфликт: «народные массы в пику отдельным классам». Так кто же любил Искандера? «Народ»—это не просто красивое, возвышенное понятие. Народ — это разум, способный выделить тех, кто ему лучше служит. Так кто же любил Искандера? Дюймовочка, Аурангзеб, Рани, Арджуманд, Тальвар, Гарун. Но какие же раздоры бушевали в этом квинтете меж женой и любовницей, меж матерью и дочерью, меж обманутой Арджуманд и обманувшим ее надежды Гаруном, меж обманутым Гаруном и посягнувшим на его права Таль-варом. И Арджуманд пришла к выводу, что в падении Искандера повинны те, кто его любил. Их ряды были разрозненны, и враги нанесли разящий удар.

ВРАГИ. «Денежные мешки», контрабандисты, духовенство. Городская знать не забыла его скандальной молодости и не могла смириться с тем, что из такого гадкого утенка выросла птица столь высокого полета. К врагам относились и владельцы фабрик. Доселе они больше внимания и заботы уделяли дорогим зарубежным станкам, нежели рабочим, а тут на тебе — их понуждают к неслыханному: признать профсоюзы. К врагам Искандера можно причислить и ростовщиков, и мошенников, и банкиров. А еще — американского посла.

О послах нужно сказать особо: за шесть лет правления Искандера Хараппы сменилось девять американских послов, пять английских и три главы советского дипломатического представительства.