|
Такой недоуменный взгляд бывает у страдающих от боли и ничего не понимающих собак, подвергнутых вивисекции, веривших человеку, чей скальпель внезапно перерезает им сухожилия. - Так чего же вы опасались с его стороны? Старуха не знала, что отвечать. Ей хотелось быть вежливой со следователем, но ее стесняло присутствие сына. - Мало ли чего скажешь в сердцах. - А он никогда не угрожал вам? - Только пугачом, в шутку. И был тогда слишком мал, чтоб понимать. - Тем не менее он непрерывно требовал у вас денег, хотя у вас их совсем не было. Г-жа Берт опустила голову и всхлипнула. Потом завела монотонным голосом, словно читала псалтырь: - Всю-то жизнь я не знала счастья. Даже когда мой бедный муж был жив, он работал на шахте, а ему нужно было лечиться в санатории. А теперь, господин следователь, в поселке в меня тычут пальцами, мальчишки камнями швыряют. Дютто помер, и знаете, что случилось? Из Италии приехал его племянник, поселился в доме выгнал меня и даже вещи не позволил забрать. Что же я теперь буду делать? Газетчики прямо извели меня, пристают, чтобы я рассказала им о том, чего не знаю. У меня всего-то и есть что военная вдовья пенсия, и никто не хочет теперь нанимать меня даже прислугой. Это была жалоба ребенка, несмышленыша, не способного отвлечься от личного горя. Она бросала беглые взгляды на следователя, на адвоката, на сына, чтобы убедиться, что разжалобила их. - Не знаю, что со мной теперь станется. Вот все, что у меня осталось... Она лихорадочно рылась в своем ридикюле, а тем временем смущенный следователь подал знак конвоиру. - Благодарю вас, мадам, и прошу извинить, что вынужден был побеспокоить вас. Пока вы нам больше не нужны. Человек воспитанный, он поднялся и поклонился старухе, которая суетливо подбирала юбки. - Прошу вас подписать протокол очной ставки. Она наклонилась над бумагой, которую протянул ей секретарь. Когда г-жа Берт выпрямилась, Луи приподнялся со стула и окликнул ее: - Ма... Несколько секунд они плакали, стоя друг против друга, йотом Луи повернул голову и внятно произнес: - Клянусь, я не делал этого, не убивал я ее! Матери он больше не увидел. Конвоир увел ее, и в коридоре на нее налетели репортеры и фотографы. Следователь невозмутимо обратился к письмоводителю: - Прочтите протокол и дайте подписать обвиняемому. Может быть, он еще примет наилучшее для себя решение и сознается. Что касается самого де Моннервиля, то он уже закончил свой день, трудный день, и отправился мыть руки к умывальнику, установленному в одном из шкафов. *** Малыш Луи переменился, и никогда в дальнейшем его взгляд не утрачивал того скрытного неискреннего выражения, которое он приобрел в общении со следователем. На другой день араб, которого ему навязали в сокамерники, принялся по привычке валять дурака, и тогда Луи хладнокровно решил набить ему морду. Единственным способом избавиться от несносного соседа было отправить его в больницу. Как всегда, по утрам Луи лежал на полу. Араб, у которого не хватало трех передних зубов, смеялся гаденьким смехом, и тут Луи спокойно поднялся, схватил его за горло и стал дубасить по лицу кулаком. Вид крови, брызнувшей из рассеченной губы, не остановил его, и он даже не думал о том, что делает: думал он о другом - о следователе и о том, что не в состоянии был выразить и объяснить. |
