|
Глава 11 Она села, и чувствовалось, что под всеми этими юбками и бельем, под всей этой черной одеждой, которая полнила ее, скрывается тощее старческое тело. Вуаль была такая плотная, что невозможно было определить, видит ли она что-нибудь сквозь нее, и Моннервиль ободряющим голосом начал: - Я вынужден, мадам, просить вас открыть лицо. Рука в черной митенке приподняла вуаль, и открылось сморщенное желтое лицо; выцветшие глаза всматривались в Луи, стараясь в то же время избежать его взгляда. Казалось, свидетельница боялась своего сына, как некоторые люди боятся умирающих. Она рассматривала его украдкой, словно он уже принадлежал к иному миру, таинственному и страшному; потом, убедясь, что сын не изменился, что это по-прежнему все тот же Луи, вынула из сумочки платок и заплакала. - Прошу прощения, мадам, что подвергаю вас такому испытанию, но это необходимо в интересах правосудия. Луи, весь подобравшись, застыл в неприступной и угрожающей позе. Лишь едва заметно вздрагивали крылья носа, а взгляд неотрывно следил за маленьким следователем. - Если он такое сделал, я умру, - запричитала, шмыгая носом, старая женщина. - Не верю, что ко всем моим бедам Господь Бог уготовил мне еще и эту. Если б вы только знали, господин следователь!.. Она хныкала с ужимками, придававшими ее лицу детское выражение. Трудно было представить, что это жалкое существо - женщина, прожившая долгую сознательную жизнь. Это было беспомощное создание, тупо взиравшее на новые обрушившиеся на нее беды. - Успокойтесь, сударыня. Я ограничусь одним-двумя вопросами, на которые, впрочем, вы уже ответили, когда вас допрашивал господин комиссар. Смотрите мне в лицо. Она подняла голову и попыталась из уважения к чиновнику изобразить некое подобие улыбки. - Вспомните последний приезд вашего сына. Что на следующий день вы сообщили соседке? Г-жа Берт испуганно оглядела Луи, как бы желая сказать: "Тем хуже для тебя, но это правда". И проговорила: - Кажется, я сказала, что у него был чудной вид. - Вы не говорили о дурном деле? - По правде сказать, я о таком и не думала. Думала, может, с кем-то подрался. Он всегда был задирой. Маленьким то и дело приходил расцарапанный да с шишками. - Слезы снова навернулись ей на глаза. - Если б вы только знали, господин следователь, как я измучилась за всю-то жизнь. Луи не хотел больше смотреть на нее и пытался не отрывать глаз от письменного стола из красного дерева, обитого зеленым перкалем. - Если вы так страдали, то прежде всего по вине сына, который всегда был никчемным человеком. Она утвердительно кивнула. - После двадцатого августа вы не находили в доме или в виноградниках чего-либо, что мог принести и припрятать ваш сын? Вы нигде не заметили свежевскопанной земли? - Нет, не заметила, господин следователь. И она внимательно поглядела на сына, а потом заплакала еще громче. Луи сделал чуть заметное движение, словно хотел развести руки, но ему удалось развести их не больше чем на дюйм - мешали наручники. Губы его дрожали. Адвокат кашлянул от смущения. - Вы несколько раз говорили соседкам, что Луи вам угрожал. Значит, вы считали его способным на дурное дело. Чего вы опасались с его стороны? Весь драматизм происходящего отражался на лице Луи. Такой недоуменный взгляд бывает у страдающих от боли и ничего не понимающих собак, подвергнутых вивисекции, веривших человеку, чей скальпель внезапно перерезает им сухожилия. |
