|
Но не так, как было в действительности. И все, что он делал в жизни, обсуждали посторонние люди. Да еще эта несносная формулировка: "По поручению де Моннервиля, кавалера ордена Почетного легиона, судебного следователя при прокуратуре Ниццы, мы, Огюстен Грегуар, комиссар полиции в Авиньоне..." Похоже, фараоны по предписанию следователя с трудом собирали, где можно, клочки и обрывки его жизни, чтобы включить их в официальные донесения. Конца подробностям не предвиделось, но чиновник не решался пропустить даже самую малость и читал все подряд, вплоть до того, что подписи дающих показания засвидетельствованы согласно закону. Подумать только, целый месяц следователь, как муравей, по крохам собирал весь этот урожай, а он, Луи, сидя в тюрьме, об этом даже не догадывался! Он-то думал, что они разыскивают труп Констанс, и больше всего боялся услышать заданный в упор вопрос: "Зачем вы бросили части тела, в воду?" Малыш Луи был подавлен. В голове пустота. В глотке пересохло. Но здесь нечего было и надеяться, что ему принесут кружку пива, как на допросе у начальника полиции. Дождь не прекращался. Из коридора едва доносился приглушенный шум шагов. Должно быть, следователь распорядился не беспокоить его даже по телефону. - Продолжаю. Установлено, что до двадцати двух лет вы были клиентом дома терпимости. У вас выявлена определенная склонность к подобного рода заведениям, и ваши постоянно менявшиеся хозяева показывают, что вы проводили там все свободное время. - Подумаешь, я и не такое видел, - пробурчал Луи. - Что вы сказали? - Ничего, валяйте дальше. Следователь, с трудом сдержав раздражение от такой выходки подсудимого, невозмутимо продолжал: - В двадцать два года вас снова встречают в Авиньоне, и там, в одном заведении, вы знакомитесь с девицей по имени Леа. Уму непостижимо! Правосудие представлялось теперь Малышу Луи какой-то чудовищной машиной для перемалывания костей. Даже Леа всплыла на поверхность! Леа, с которой он разыгрывал начинающего, робкого сутенера, потому что в ту пору он еще не работал, а Леа давала ему немного денег на карманные расходы за то, что Луи умел забавлять ее. Та самая Леа, добродушная, доверчивая и смешливая девушка, которой он часами рассказывал разные байки. А она была благодарной слушательницей: "Расскажи еще раз про Мариюса, который..." - Привожу показания этой девицы, находящейся сейчас в Алжире, - сказал следователь. У Луи чуть не вырвалось: "Ну и дерьмо!" Но он стиснул зубы. Его обуяла ярость и пронизывал страх. У него уплывала почва из-под ног, все казалось шатким и зыбким, все теряло устойчивость: следователь, сидящий напротив него, стены этой камеры, адвокат по фамилии Бутейль... <Бутылка (фр.).>. - Придя в гости к вышеупомянутой Леа, вы познакомились с девицей Луизой Мадзони и стали ее любовником. Женщины подрались, и Луиза Мадзони предпочла улизнуть в Марсель, где продолжала заниматься своим ремеслом. Он ничего не мог поделать. Все было так - и совсем не так. Слова коробили, придавали реальным поступкам искаженный, превратный смысл. - Вы стали любовником этой девицы... Да ведь в жизни все это, черт побери, было совсем иначе. И уж никак не из-за оплеухи, которую Леа влепила ей при гостях в зале, Луиза улизнула в Марсель. - Вы меня прервете, если будете с чем-нибудь не согласны. |
