Изменить размер шрифта - +

     Адвокат, стоя лицом к окну, делал позолоченным карандашом какие-то пометки в маленькой записной книжке.
     - Как установлено, вашим первым хозяином был столяр Морзанти. Не скажете ли, почему вы от него ушли?
     Луи молчал.
     - Повторяю вопрос. Не скажете ли...
     - А вы сами мне про это скажите, - дерзко ответил Луи. - У вас все, поди, записано.
     - Морзанти показывает: "Луи работал у меня полгода, у него довольно ловкие руки. Но он плохо влиял на моего сына, таскал его на все праздники в округе. Когда я заметил, что у меня из дома пропадают мелкие деньги..."
     И так тянулось битых три часа. Из прошлого возникала вереница лиц, гримасничающих и непременно обвиняющих. Можно было подумать, что на земле они знали одного Малыша Луи - так подробно припоминали малейшие его проступки.
     Находились и такие, кто спустя восемь лет указывал даты и даже часы того или иного происшествия.
     - В шестнадцать лет вы стали любовником замужней женщины, которую заставили забыть о ее долге.
     Тут Малыша Луи прорвало. Было непонятно, плачет он или смеется.
     - Господин следователь... - произнес он умоляющим голосом, каким увещевают человека, явно потерявшего чувство меры.
     - Вы отрицаете?
     - Но, господин следователь, этой курортнице, которая всегда снимала одну и ту же квартиру в ста метрах От нашего дома, было тогда тридцать пять.
     - Не вижу, какое это имеет...
     - Мне же, вы сами сказали, только минуло шестнадцать. Скорее уж следовало бы привлечь ее за совращение несовершеннолетнего.
     - Оставьте при себе ваши замечания!
     - Позвольте... - начал было адвокат.
     - Мэтр, - оборвал его следователь тоном, не терпящим возражений, - должен просить вас не мешать мне вести допрос так, как я считаю нужным. Вам будет предоставлена возможность выступить перед судом присяжных, и я не сомневаюсь, что это выступление будет, как всегда, иметь успех.
     Мэтр Бутейль поперхнулся от смущения. Он отлично понял причины этого выпада: два дня назад его подзащитного приговорили к смертной казни.
     - Госпожа Патрель, - продолжал невозмутимый голос, - подруга вашей матери...
     - Вы что, издеваетесь?!
     Старуха Патрель! Самая кляузная баба в Ле-Фарле, которая всю жизнь только тем и занималась, что рассылала анонимные письма.
     - Молчать! Госпожа Патрель, повторяю, показывает следующее: "Бедная мадам Берт, у нее и так хватало горя из-за того, что она беженка. Так вот, она часто повторяла мне, как тяжело иметь такого непутевого сына и что она его побаивается. Однажды она даже добавила, что когда-нибудь он еще натворит дел".
     Комната, казалось, уже не могла вместить столько людей. Это походило на шутовской спектакль, в котором участвовал весь поселок: старые, молодые и даже один придурковатый парень, с которым Луи, когда им обоим было по семнадцать, ездил в Тулон к девочкам.
     - Батистен Ланж свидетельствует: "Луи один согрешил там и вел себя как завсегдатай, всем женщинам говорил "ты", а они называли его по имени. Пока он был в номере, я дожидался в зале".
     Вот как оно оборачивалось. Он жил так же, как и другие, но никогда не думал, что все это снова всплывет.
     А теперь его заставляют заново прожить всю жизнь. Но не так, как было в действительности.
Быстрый переход