Кого, ради всего святого, впускают в его дом?
Тихий скрип отворяемого окна.
Он мог спуститься. Беги и скорее возьми Библию из гардероба в столовой. Открой дверь в комнату для гостей, подними Библию и скажи: «Во имя Отца, и Сына, И Святого Духа, изыди…»
Но кто там был?
«Позови меня, если что-нибудь понадобится».
«Но я не могу, Майк. Я стар. Мне страшно».
Ночь овладела его сознанием, окружив его ужасающими образами. Белые лица, огромные глаза, острые клыки тянулись к нему из теней, таящихся по углам.
Он застонал и закрыл лицо руками.
«Не могу. Мне страшно».
Он не мог встать, даже когда повернулась ручка двери в его комнату. Он был парализован страхом и только проклинал себя за то, что этим вечером пошел к Деллу.
«Мне страшно».
И когда он без сил сидел на кровати, спрятав лицо в ладони, в ужасающем молчании дома вдруг раздался высокий, злобный смех. Смех ребенка.
…И потом — сосущие звуки.
Часть вторая. Император Крем-Брюле
«Больших сигар любитель пусть придет
и мускулистыми ручищами собьет
ленивый крем из сладкой белой пены.
Пускай девчонки на себя натянут
все лучшие наряды, а ребята
пусть обернут цветы в газетную бумагу.
Пусть кончится все для нее на земле.
Единственный император —
это император крем-брюле.
Достаньте из большого гардероба
ее рубашку, ту, где не хватает
трех пуговок, расшитую цветами.
Укройте ей и руки, и лицо,
а если на ноги материи не хватит,
теперь уже ей холодно не будет.
Зажгите лампу — страшно в этой мгле!
Единственный император —
это император крем-брюле».
(Уоллес Стивенс)
«В колонне этой есть просвет.
Ты видишь в нем царицу мертвых?»
Глава восьмая. Бен (3)
Стучали, должно быть, долго, потому что эхо этого стука блуждало по закоулкам его сна, пока он медленно приходил в себя. Снаружи было темно, и потянувшись за часами, он уронил их на пол. Это окончательно сбило его с толку.
— Кто там? — спросил он.
— Это Ева, мистер Мейрс. — Вас к телефону.
Он встал, натянул штаны и открыл дверь. Там стояла Ева Миллер в ночной рубашке с недовольным лицом только что разбуженного человека. Они посмотрели друг на друга, и он подумал: «Умер кто-то?»
— Издалека?
— Нет, это Мэттью Берк.
От этого знания ему не стало легче.
— Который час?
— Чуть больше четырех. Мистер Берк кажется очень взволнованным.
Бен сошел вниз и взял трубку.
— Мэтт, это Бен.
Мэтт хрипло дышал в телефон.
— Бен, вы можете приехать? Прямо сейчас?
— Да, конечно. А в чем дело? Вы что, заболели?
— Не по телефону. Приезжайте скорее.
— Буду через десять минут.
— Бен?
— Да-да.
— Есть у вас крест? Или медальон святого Христофора? Что-нибудь вроде этого?
— Н-нет. Я баптист… был.
— Ну ладно. Приезжайте.
Бен повесил трубку и быстро поднялся к себе. Ева все еще стояла там, на ее лице читалась тревога и подозрение — сочетание желания узнать, что случилось, с нежеланием и даже страхом.
— Мистер Берк заболел?
— Говорит, что нет. Он просто попросил… Ева, а вы католичка?
— Мой муж был католик. |